но руководство предпочло отмахнуться от мнения “консерваторов”, и за пять лет, потеряв управление экономикой и идеологией, довело страну до карточек и резни, в чем якобы виноват еще ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО Сталин и “застой”. А современное руководство — благонамеренно и по этой причине за этот развал “не отвечает”[83].
Прогнозы, “пророчества” о несчастьях, для управления более ценная информация, чем обдуманное или бездумное «одобрям», поскольку только в этом случае общество может посмеиваться над предсказателями несбывшихся несчастий.
В качестве примера обратимся к Ленину и Пушкину. В.И.Ленин и его ближайшие сподвижники из числа тех, кто не был сионо-интернацистом, были весьма самонадеянные люди. Историк Н.М.Карамзин в ПСС упоминается трижды, и ни разу содержательно: отсюда невидение исторических процессов. Со словарем В.И.Даля В.И.Ленин познакомился только в 1920 г., отсюда косноязычие. Философия “диамата” не видит информации: отсюда невозможность построения в её терминах теории управления, в частности, обществом, и раскол целостности мировосприятия В.И.Ленина. Пушкин для него “беллетрист”, в ПСС упомянут трижды и ни разу содержательно. В.И.Ленин со своим мировоззренческим калейдоскопом не понимал целостности мировоззрения А.С.Пушкина. В “Домике в Коломне” А.С.Пушкин дважды обращает внимание читателя, что это иносказание и «шутит он довольно крупно». В.И.Ленину и К0 это было не интересно, и до 1917 г. иносказание осталось нераскрытым. После 1917 г. оксманы и цявловские, осевшие в “пушкиноведении”, при публикациях “Домика в Коломне” предпочитали давать из 54 октав только 40 и убирали эпиграф «То мужчина, то женщина», в отличие от “великого” Ленина, отдавая себе отчет, что Пушкину было, что скрывать от «братства каменщиков», но что должен знать народ. Сейчас это иносказательное пророчество, по самонадеянности В.И.Ленина не ставшее обычной в литературе “бытовой зарисовкой”, понимается так:
1 «Усядься, муза. Ручки в рукава, Под лавку ножки!...» Все идет красиво... «Теперь начнем... Жила-была вдова» — Несчастное правительство России. Народу и хозяйству голова Корону вместо чепчика носила. В очках вдовы я был увидеть рад Весь административный аппарат. 2 Лачужка... А в лачужке три окна: Корона, Православие, Народность. Затоплена была аль сожжена — Такая неизвестна нам подробность. Факт тот, что, где покоилась она, — Дом трехэтажный... Это что за дробность? Масонства символ испокон веков — Три этажа. Вот смысл здесь каков! 3 На первом этаже — ученики, Этаж второй — “товарищ” — подмастерье, Последний — мастер. Эти далеки — Ни перед кем не “раскрывали” перья. ОН — разобрался. И с его руки К их дому[84] у России недоверье. Поэт озлоблен — жаждет, чтобы в нем Все этажи схватило бы огнем! 4 Параша... Паша... Пашенник... — Народ, Который кормит всех и одевает, Хозяйство беспокойное ведет, Народ-то — русский — греча намекает. Особого смиренья не блюдет, По воскресеньям церковь посещает. И Вера там Ивановна не зря — Как Вера русских в Бога и Царя! 5 Не вспомнить восемнадцатый ли год? Далече от столицы, на Урале, Тогда кровавый брызнул “пулемет Юровского” в Ипатьевском подвале, Романовых искореняя род... Там ведь не «род», а Веру расстреляли! Дом Ельцин снес... Ну, был такой каприз, И кто сказал бы: «Ты не прав, Борис!» 6 Те строфы раскрывать я не берусь, Где Пушкин тайну времени вскрывает. А что там за гвардеец-черноус Под окнами российскими гуляет? Прижмешь его — сбегает, словно трус, Отпустишь — черной тенью вновь мелькает? А здесь я наше время подведу — С октавы на декаду перейду. * * * Да... Черный ангел — не дурак: Пока все судят да решают, Он разрушает... разрушает По бревнышку... пока чердак Не рухнет глыбой многотонной. Круша святые образа, И у мадонны погребенной В пыль не покатится слеза... В суетном напряженьи ждет, Двухтысячный лелея год... 7 А вот графиня. Дама не легка. Зачем она поэту? По ошибке? Всего тут хватит: гордость и тоска, И даже Достоевского в избытке. Она на Пашу смотрит свысока, Но ей не чужды милости попытки... — Неужто в даме не узнаешь ты Родной интеллигенции черты? 8
