— просто ширма на директивно-адресной системе масонского мафиозного управления. Кроме того, есть одно различие в мировоззрении: Запад всегда относится с уважением к юридическим формам, поскольку воспринял остатки юридической культуры Римской империи и вырос на этих остатках.
Юридическая чума Россию миновала и основой правления в России (СССР) был и есть произвол. Произвол власти, если он рассматривался народом как нравственно правый, всегда находил поддержку в народе, никогда не интересовавшемся законодательством, а жившем по обычаю и нравственности, в случаях, для которых не было обычая. Произвол власти, который почитали злонравным и безнравственным, находил в народе сопротивление, подчиненное его пониманию целесообразности; сопротивление — столь же далекое от законодательства, как и вызвавший его произвол власти.
Параллельно с этим само по себе существовало и существует законодательство, подчас весьма совершенное по западным меркам. Так рабочее законодательство России времен Екатерины II было запрещено как крамола к распространению в парламентской демократической Англии, имевшей более суровое рабочее законодательство. Однако восстание Пугачева было на Урале, где применялось (?) более совершенное законодательство, а в Англии с менее совершенным законодательством было относительно тихо.
В начале ХХ века США признавали также наиболее совершенным рабочее законодательство Николая II, однако США существует без социальных взрывов (пока), а монархия, давшая наиболее совершенное законодательство, рухнула.
И восстания в армии и на флоте в России в ХIХ — ХХ веках были безысходной реакцией на безнравственный и злонравный произвол, а не на законодательство; деваться больше некуда было, кроме как бунтовать.
Если бы не было безнравственного и злонравного произвола правящих “элитарных” классов, то никакая агитация не нашла бы поддержки ни на заводах, ни в деревне, ни на “Потемкине”, ни на “Очакове”, ни в крепости Свеаборг. По этой причине политикам и прочим управленцам в России можно дать один совет: не делать того, что осуждают эпосы её народов; законодательство строить в согласии с эпосами и обычаями и лишнего законодательства не плодить. Чем выше нравственность общества, тем меньше законов ему нужно. Если же будет безнравственный и злонравный произвол власти (в том числе и в законотворчестве), то в законы народ смотреть не будет, а если произвол будет нравственным, то против него никто, кроме мафии всевозможных паразитов, не выступит. Народ не интересует каким образом осуществлено управление, отвечающее его интересам: на основе закона или беззаконно по свободному произволу.
Россия всегда перемалывала злонравие исторически реальной Библии, о творцах которой А.С.Пушкин сказал так:
Злонравие авторов и редакторов Библии и Талмуда отразилась в государственных и общественных структурах Запада, его “демократических” процедурах и законодательстве. Развитие юридических систем стран Евро-Американского конгломерата — отражение их неспособности жить по нравственному обычаю и произвольной справедливости, там где нет обычая. Чем с большим уважением относятся в обществе к юристам, тем безнравственнее и бессовестнее само общество. Уважение к юристу — это неуважение законов и попрание нравственности, которые “уважающие” стремятся обойти с помощью юриста с приемлемым для себя ущербом. По этой причине демократические институты в СССР не могут копировать парламентско-президентские формы Запада.
Здесь может устойчиво функционировать только административная система, подобная формально и в правовом отношении системе правления неограниченной монархии, но обеспечивающая САМО-U-правление при расширении социальной базы сферы управления до границ всего общества и ликвидации монопольно высокой цены на продукт управленческой деятельности в общественном объединении труда при использовании тандемного принципа на наиболее важных постах.
Государственность не должна быть правовой, в которой все без исключения подчинено закону. Это приводит к обилию статей законодательства, которые в той или иной степени противоречат друг другу. В таких условиях в обществе процветают антинародные явления: безынициативность из-за боязни быть наказанным за нравственно правые действия, отвечающие общественной целесообразности, но противоречащие законодательству или не предписанные им; законопослушное вредительство, когда ущерб обществу наносится и при этом все по закону и ненаказуемо; полная юридическая безграмотность населения, поскольку весь объем законодательства ему недоступен, а фрагментарный бесполезен, и на этом из поколения в поколение паразитирует юридическая мафия (в значительной степени иудейская), преднамеренно создающая лабиринт законодательства. Этим же пользуется и преступность. Законодательство появилось для ограничения степени безнравственности общества в допустимых пределах и защиты безнравственного эгоизма “элиты”. В обществе справедливости оно должно носить подчиненный общественной целесообразности характер.
С точки зрения управления, обилие юридических процедур и развитое законодательство, которому всё в жизни общества безусловно подчинено, — снижение быстродействия системы управления и потеря его качества. Наибольшим быстродействием обладают системы, основанные на управленческом произволе. Они же обладают наиболее высоким качеством управления, являющимся функцией уровня нравственности общества в целом и его системы управления, в частности. Такие системы общественного управления опираются на традиции и обычаи при минимуме писанных законов. Японская система управления экономикой «ринги-сё»[91] является примером, показывающим её более высокую эффективность по сравнению с юридически отлаженной библейско-талмудической системой Запада (США прежде всего) и СССР. Индивидуализм западного мышления в стремлении постричь ближнего при вступлении в сотрудничество с этим ближним вынуждает обоих писать обширные контракты для защиты своих эгоистичных интересов от “любви” ближнего к общечеловеческим ценностям. В отношениях руководства с подчиненными при этом появляются еще многочисленные инструкции, часть из которых не преследует иных целей, кроме как оградить интересы фирмы от эгоизма её персонала. Все это дает пищу многочисленным юристам и выливается в потерю быстродействия и качества управления.
Целостное мировоззрение и общинное мышление японцев обеспечивает сотрудничество, опирающееся более на традиции в известном и на произвол, ОТВЕТСТВЕННЫЙ 3А ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОИЗВОЛ, в области отношений и деятельности, где нет опыта традиций. Законодательство при этом играет существенно меньшую роль, чем на библейско-талмудическом Западе. Это и находит свое выражение в более эффективном управлении Японии по сравнению с США.
Человек должен отвечать за последствия своих безнравственных и злонравных действий вне зависимости от того, предусмотрено это как преступление законом или нет. Человек должен освобождаться от ответственности за нарушения законодательства и должностных инструкций, если его действия носили общественно целесообразный характер и были нравственно правы. И должен отвечать за ущерб, даже если строго соблюдал законодательство и инструкции, поскольку несостоятельность и невыполнимость инструкций видна до того, как наступит беда. И о несостоятельности инструкций можно было поставить вопрос немедленно при попытке их внедрения в деятельность[92].
Тем не менее всё, только что сказанное, не следует воспринимать как призыв к полной отмене письменного законодательства и установлению произвольного беззакония. Законодательство необходимо строить в соответствии с тем, на что уже было указано: все писанные законы — если смотреть на них с точки зрения теории управления — представляют собой три класса информационных модулей:
· алгоритмы нормального управления по какой-то определённой концепции управления;
· алгоритмы защиты управления по этой концепции от попыток осуществить в том же обществе управление по другим несовместным концепциям;
· алгоритмы снятия собственных издержек концепции, на которую работают алгоритмы
