и был многолюдным городом до и после Тутмоса III.
На военном совете Тутмос поставил перед своими военачальниками задачу: как преодолеть горную цепь и достичь равнины? Через хребет можно было перевалить тремя путями. Первые два – обходные, к северу от Мегиддо и к югу от него. Третий путь был короче и прямее. Но он имел один существенный недостаток, на который военачальники сразу же указали фараону.
«Как можем мы пойти по этой узкой дороге? Ведь нам доложили, что враг нас ждет. Не придется ли лошадям и людям двигаться гуськом, друг за другом? Не придется ли нашим передним частям драться, в то время как задние останутся здесь, в Аруне, неспособные сражаться?»
В военном отношении все это соответствовало здравому смыслу. Однако, как мы уже неоднократно убеждались, осторожность царского совета – любимый египетский литературный прием, предназначенный для того, чтобы оттенить мужество и беззаветную храбрость фараона.
«Клянусь любовью Ра, похвалой отца моего Амона, мое величество будет следовать по этой Арунской дороге», – поклялся царь великими клятвами. «Пусть кто хочет из вас, отправляется по дорогам, о которых вы говорите, а кто хочет, пусть следует за моим величеством», – добавил он, чувствуя, что его соратники колеблются.
Очевидно, в глазах египтян храбрость была более ценимым царским атрибутом, чем здравый смысл. Тутмос преуспел, сделав этот отчаянный шаг, потому что противник действительно не ждал его армию с этой стороны. На это, отдадим ему должное, он и рассчитывал. В его храбрости сомневаться невозможно. Он лично возглавил марш через узкий проход вверх по горам до городка Аруна, где он провел ночь. На следующее утро он снова двинулся вперед и вскоре столкнулся с противником. Как и предсказывал военный совет, арьергард египетской армии еще оставался в Аруне, но, к счастью для египтян, царь, правя колесницей, уже достиг места, где проход расширялся. Здесь отчаявшиеся военачальники еще раз взмолились к Тутмосу: «Пусть наш победоносный повелитель прислушается к нам на этот раз, пусть подождет замыкающие части своего войска и своих людей!»
На этот раз Тутмос уступил их мольбам. Он подождал, пока остальная армия подтянулась к нему. У врага не хватало сил, чтобы противостоять фараону, и он достиг юга Мегиддо, разбив лагерь на берегу горного ручья под названием Кина. Было около часа дня.
Одному небу известно, чем занимались все это время князь Кадеша и его союзники. Они могли бы выиграть битву, если бы послали разведчиков дальше по Арунской дороге или вовремя подтянули подкрепления, чтобы встретить Тутмоса, едва он выбрался из прохода. Быть может, они решили, что ни один сколько-нибудь разумный солдат не рискнет пойти по Арунской дороге, такой узкой и такой удобной для засады. А может быть, они рассчитывали на крепкие стены Мегиддо, ибо, когда на следующее утро Тутмос повел в атаку колесницы, они отступили почти без сопротивления. «В ужасе они бежали к Мегиддо, бросая коней и колесницы из золота и серебра, и люди втаскивали их в город, хватая за платье».
Египтяне обожают грубоватые комические сценки такого рода, в тех случаях, когда юмор обращен на противника; картинка, изображающая, как могущественного князя Кадеша втаскивают за шиворот на стены Мегиддо, довольно забавна. Но то, что произошло после этого, оказалось вовсе не забавным, и Танини, армейский писец, отмечает с горечью: «Теперь, если бы только армия его величества не обратила сердца свои к добыче, брошенной врагом, она захватила бы Мегиддо в тот самый момент!» Но вид брошенных коней (еще необычной и очень ценной добычи) и раззолоченного снаряжения союзников – это для египетских солдат было слишком. Они честно принесли добычу царю, но Тутмос остался безутешен. Он звал армию к победе: «Захват Мегиддо – это захват тысячи городов!»
Так что египетским войскам пришлось расплачиваться за свою жадность тяготами долгой, семимесячной осады. Они вырубили все деревья вокруг города и построили вокруг него стену. Нерадивые бунтовщики не готовились к осаде. Урожай остался на полях, и их пустые желудки, должно быть, ощущали еще большую пустоту, когда осажденные смотрели со стен, как египтяне собирают их урожай. Голод в конце концов взял свое: «презренные азиаты» взмолились о мире.
Однако князь Кадеша каким-то образом ухитрился пробраться под покровом ночи через внутренние и внешние стены и удрать; трудно представить как, но он это сделал. Несмотря на эту крупную неудачу, Тутмос проявил удивительную снисходительность к побежденным. Естественно, он забрал большую часть их имущества, но, как один знаменитый американский генерал, он позволил плененным князькам вернуться домой. «Затем мое величество дал им позволение вернуться в их города. Они все уехали на ослах, так что я мог забрать их лошадей».
При побеге князь Кадеша был вынужден в спешке оставить в городе семью; а может быть, этот «павший» не слишком дорожил семейными узами или с уверенностью положился на милосердие Тутмоса. Его надежды оправдались. Тутмос взял их заложниками, но не причинил вреда. Попасть в плен к Тутмосу было безопаснее, чем к большинству европейских завоевателей.
Очистив от бунтовщиков город Мегиддо и взяв богатую добычу, Тутмос вновь выступил в поход, на этот раз на север, к Ливану. Он покорил там еще три города и построил крепость, оставив сильный гарнизон. Сезон кончался, ждали дождей. Тутмос повернул на юг к Египту, но не забыл о политическом маневре, не менее эффективном, чем его военные подвиги. Он назначил в завоеванные страны новых вождей, чтобы заменить мятежных князей. Сыновей новых правителей хитрый царь забрал с собой в Египет. Писец объясняет: «Теперь, если кто-нибудь из этих князей умирал, его величество ставит сына на его место». Наследники азиатских правителей служили заложниками, гарантируя лояльность отцов, а когда наступала их очередь править вассальными городами, они уже были египтянами по обычаям, языку и симпатиям, отождествляя себя скорее с культурными египтянами, среди которых воспитывались с детства, чем с собственными скромными подданными. Это был мастерский ход и первый зафиксированный в истории пример подобной практики, хотя позднейшие завоеватели находили его столь же полезным.
Фивы торжественно отпраздновали возвращение царя, и Амон имел все причины радоваться: он получил львиную долю добычи. Не только золото и драгоценности, но и земли в завоеванном Ливане отошли богу, вместе со скотом, который на них пасся, и с рабами, которые за скотом ухаживали.
В следующем году Тутмос снова уезжает – легкая прогулка по завоеванным территориям для проверки князей, которых он оставил у власти. Коллективная память азиатских вождей не пострадала, они спешили к нему с данью и уверениями в неизменной преданности. Прибыли также дары от царя Ассирии, тогда еще молодой нации на пороге позднейшей мощи. Египтяне попросту записали эти дары, как и подарки от более могущественных правителей, как дань. Если бы ассирийский путешественник мог достичь Египта и был бы в состоянии прочесть карнакские надписи (что маловероятно), он едва ли смог бы их опровергнуть.
Энергичный царь работал теперь по графику, которого придерживался всю оставшуюся жизнь: полгода в походе, другие полгода в Фивах, организуя, строя и проверяя то, что было сделано в его отсутствие. Армия выступала из Египта после весеннего сбора урожая, который в этой стране наступает раньше, чем в других регионах Ближнего Востока, и прибывала в Сирию как раз вовремя, чтобы собрать созревшее зерно на полях врага. С приближением дождливого сезона Тутмос поворачивал домой, возвращаясь в Фивы где-то в октябре.
Третью и четвертую военную кампанию Тутмос посвятил консолидации территорий, уже завоеванных. Записи о третьей кампании в Карнаке довольно живописны, хотя о великих битвах ничего не говорится; вместо них на стенах изображены длинные ряды растений, которые по царскому приказу были привезены в Египет из Сирии. Это предполагает некоторую любознательность со стороны Тутмоса, и нам хотелось бы знать, какие предметы, кроме ботаники, привлекали его интерес. Но записи мало касаются этой привлекательной черты характера фараона; для летописцев завоевания были более драматической темой, чем ученые занятия.
В ранних походах Тутмоса мы можем заметить лейтмотив, который с годами звучит все более отчетливо. Главным противником в Мегиддо, вождем враждебной коалиции был князь города Кадеша. Египтяне ни разу не назвали его по имени по причинам, которые мы разъяснили выше, но он был умный и хитрый враг, своего рода постоянный гвоздь в троне Тутмоса. Мы помним, что успешная осада Мегиддо не позволила поймать увертливую птичку; князь упорхнул, оставив семью в руках Тутмоса. В следующие пять лет Тутмос должен был уразуметь, что ему придется в конце концов покорить Кадеш и его князя, но он не был больше порывистым юношей, который когда-то провел свою армию через опасный проход Аруны. В пятом походе он покорил прибрежные города Финикии, до той поры нетронутые. Этот ход был частью большой стратегии: Тутмос не мог наступать на север, на Кадеш, имея в тылу потенциальную финикийскую угрозу. Он
