Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

ветер. С утра наши «птицы» замерзли, так что вылетали мы всего один раз. Впро­чем, задание было выполнено неплохо. Сопровождение «штук» на Севастополь. Черт возьми, это был фейерверк! Все воз­ душное пространство прикрыто огнем. Я был вынужден оста­вить там одного парня». Более подробно по этому поводу вы­сказался уже цитировавшийся нами Гюнтер Белинг: «Не­сколько недель я летал на задания над Крымом на своем «белом 14-м». Он каждый раз доставлял меня невредимым домой, даже когда огонь русских зениток — особенно над Се­вастополем — был особенно плотным. Когда нас после этого переводили домой, мы оставили свои самолеты 2-й группе. При этом я стал свидетелем, как мой «14-й» не вернулся из первого же полета над Севастополем с другим пилотом. По­сле прямого попадания зенитного снаряда лейтенант Карл-Виктор Мюллер по прозвищу «КаФау» (KaVau) был сбит над городом. Меня это очень сильно поразило — как часто мне приходилось летать над Севастополем при самом плотном зенитном огне и оставаться совершенно невредимым, а дру­гой был сбит в первый же раз».

Несмотря на потерю двух из 19 участвовавших в налете са­молетов, на следующий день немецкое командование реши­ло повторить удар. При этом оно послало на порт всего три Ju-88 из III/KG51 в сопровождении двух «мессершмиттов». Атаковавшие зашли на малой высоте и потому не были зара­нее замечены системой ВНОС. В воздухе их встретили лишь два И-15бис, не сумевшие помешать прицельному бомбоме­танию. Одна из бомб поразила груженный стройматериалами транспорт «Георгий Димитров» (2482 брт) в третий трюм, по­сле чего он сел на грунт. Это судно было поднято только после окончания войны и сдано на слом. Расквитаться за немецкие успехи удалось лишь на следующий день, когда пара «яков» (капитан Спиров, ст. лейтенант Силин) вступила в бой с трой­кой «хейнкелей» из I/KG100 и сбила одного из них. Машина (Wr.N.4674) упала в районе железнодорожной станции города и в немецких списках до сих пор числится как пропавшая без вести при выполнении боевого задания над Севастополем. Этим заданием являлось сбрасывание бомб-мин ВМ-1000, которыми немецкое командование попыталось заблокиро­вать вход в гавань. Из-за сильного противодействия решить задачу немцам так и не удалось, но 26 марта случайным пря­мым попаданием мины был уничтожен очередной МБР.

Сами летающие лодки с конца февраля почти полностью переключились на борьбу с немецкой авиацией на аэродро­мах. Главными мишенями по-прежнему являлись Саки и Са­рабуз. Если в период с 22 января до 22 февраля с этой целью было произведено всего 23 самолето-вылета самолетов всех типов, то в следующий месяц (22.2 — 22.3.1942) уже 157, в том числе 69 — гидросамолетами. Особенно часто посеща­ лись Саки — 133 вылета, из них 76 ночных. На летном поле взорвались 610 ФАБ-100, 426 ФАБ-50 и 11 бомбовых кассет РРАБ-11. По сравнению с этим в Сарабузе немцам жилось го­раздо спокойней — всего 24 вылета (17 ночных), сброшено 19 тонн бомб. Поскольку, несмотря на эти удары, активность авиации противника продолжала нарастать, в следующий ме­сяц (22.3 — 22.4.1942) объем действий по аэродромам был еще более увеличен — 164 вылета бомбардировщиков и 213 гидросамолетов. На Саки в результате 24 дневных и 249 ноч­ных налетов упало 5750 авиабомб общим весом 165 тонн. Са­рабузу досталось вдвое меньше — всего 84 тонны в результа­те 6 дневных и 98 ночных налетов. Сами по себе налеты, что дневные, что ночные, представляли собой весьма непростое мероприятие, поскольку наталкивались на все более ярост­ное сопротивление противника. Вот как штурман 116-го мрап В. И. Коваленко вспоминал свой первый «севастопольский» боевой вылет на бомбардировку аэродрома Сарабуз, состо­явшийся в ночь на 5 марта:

«Наступил самый ответственный момент. Ночью пользо­ваться оптическим прицелом для бомбометания нельзя, по­этому на наружной стороне борта самолета установлен визу­альный угломер, по которому штурман определяет необходи­мый угол сбрасывания бомб, в зависимости от высоты полета и скорости машины (эти углы рассчитываются заранее). У ме­ня был установлен угол на высоту три пятьсот. Астахов (пилот МБР лейтенант Астахов. — М. М.) забрался немного выше, чтобы заходить на цель с небольшим снижением — это собьет расчеты зенитчиков даже в том случае, если нас поймают прожектористы. Но над целью высота должна быть точно три пятьсот, причем в горизонтальном полете, иначе бомбы пой­дут мимо.

Внимательно слежу за землей. Уже отчетливо видна взлет­ная полоса, рулежные дорожки вражеского аэродрома…

— Разворот! — подаю команду. Астахов кладет машину в крутой левый вираж. Взлетная полоса быстро ползет вправо, к носу самолета. Поднимаю руку, и Астахов резко вырывает машину из виража. Припадаю к угломеру. Цель сползает вле­во, под самолет, значит, нас сносит вправо. Показываю Астахову рукой: доверни влево! Он точно исполняет команду. Те­перь цель идет точно по линии угломера. Все ближе и ближе к расчетному углу. Гулко лопается где-то рядом зенитный сна­ряд, потом другой, противно шаркнул по крылу луч прожекто­ра, но не зацепился, проскочил, потом спохватился — заме­тался по небу, ищет…

Как медленно движется цель! Скорей бы, скорей! Терпе­ние, еще секундочку. Передний обрез взлетной полосы, нако­нец-то, приближается к светлой линии угломера. Пора! Нажи­маю на кнопку бомбосбрасывателя, чувствую, как легонько вздрагивает самолет, освобождаясь от груза, по привычке взглядываю вправо-влево под плоскости, не зависла ли бом­ба по какой-то причине (и такое бывает!). — Отворот! Аэро­дром поплыл под самолет. Высунувшись из кабины, я смотрю вниз, хочу убедиться, куда легли бомбы. Вот яркие вспышки почти одновременно перечеркнули чуть наискосок взлетную полосу. Одна вспышка все больше и больше разгорается. Значит, поражена какая-то цель, скорее всего самолет».

К данному описанию необходимо добавить некоторые де­тали. Летающие лодки летали на задания группами по четыре машины, хотя для того, чтобы избежать столкновений в возду­хе, стартовали поодиночке с небольшим интервалом. В груп­пу входили два осветителя с четырьмя бомбами САБ-100 и два бомбардировщика с восемью ФАБ-50 или четырьмя ФАБ-100. На аэродром все также возвращались самостоя­тельно. Включение огней и прожекторов при посадке во всех случаях вызывало «нервную реакцию» немецких артиллери­стов, так что включались они лишь на короткие промежутки времени с длительным интервалом. Неудивительно, что, взлетая в таких условиях по два-три раза за ночь, летчики иногда допускали ошибки, и тогда с летающими лодками ре­гулярно происходили аварии и катастрофы.

Советское командование считало, что только с 22 марта по 22 апреля немцы потеряли в Саки 25, а в Сарабузе один са­молет, а еще 12 машин получили повреждения. Увы, это было не так. По немецким данным, в феврале группа I/KG100 поте­ряла уничтоженными и поврежденными пять «хейнкелей», в марте — один и в апреле — четыре. В Сарабузе два «мессер­шмитта» JG77 сгорели в ночь на 26 марта и один — 5 апреля. Торпедоносная группа II/KG26 потеряла поврежденными три машины (по одной за каждый месяц), группы пикирующих бом­бардировщиков — одну уничтоженную в апреле и одну повре­жденную в феврале. Кроме того, немцы потеряли Bf-109, когда 6 апреля пара истребителей попыталась атаковать возвра­ щавшуюся с бомбежки Саки группу Пе-2. В развернувшемся бою инспектору ВВС ЧФ подполковнику Н. А. Наумову удалось сбить «мессершмитт» аса фельдфебеля Рудольфа Шмидта (42 воздушные победы), который пропал без вести. Ответным огнем с «мессеров» была повреждена одна из «пешек», убит ее воздушный стрелок. При посадке у бомбардировщика сло­жились стойки шасси, но мастерам-ремонтникам удалось вернуть поврежденный самолет в строй. Единственной бое­вой потерей при налетах на аэродромы советской стороны стал МБР-2 ст. лейтенанта Чепуренко, не вернувшийся с бом­бардировки Саки в ночь на 8 апреля.

Налеты на немецкие аэродромы в период с 22 апреля по 22 мая осуществлялись с заметно меньшей интенсивностью. Саки советские самолеты бомбили 162 раза, Сарабуз — 22 и Евпаторию (с 23 апреля здесь базировались бомбардировоч­ная группа III/LG1 и часть торпедоносной II/KG26) — 70 раз. Это отчасти объяснялось введением с 5 мая нового плана ве­дения воздушной разведки над морем, что потребовало боль­шого отвлечения МБР на данный вид деятельности. Дело в том, что, слабо представляя себе планы противника, совет­ское командование опасалось, что немцы могут попытаться высадить морские десанты на побережье Азовского моря. Больше стали отвлекаться самолеты и на прикрытие кораб­лей в море. Из-за заметного увеличения активности немецких истребителей весьма сократилось количество дневных выле­тов — всего 29 из 254 на бомбардировку аэродромов. Главное внимание по-прежнему приковывал аэродром в Саки, на ко­торый было сброшено 85 тонн бомб, и считались уничтожен­ными 15 «юнкерсов» (по немецким данным, один «хейнкель»). На Евпаторию обрушилась 41 тонна бомб, и считались унич­тоженными восемь машин (реально вдвое меньше). На Сара­буз упало всего 25 тонн бомб, разрушивших один «мессер­шмитт» из недавно прибывшей на театр группы II/JG52. Чем же объясняется такое снижение эффективности? Помимо объективных причин, таких, как ночное время и сильное про­тиводействие зенитной артиллерии, в