Морщась, Рено придвинулся к Этану, пытаясь освободиться от его пальчиков. Малышу игра доставляла огромное удовольствие, и он от души таскал за усы дядю, который проявил максимум терпения и осторожности. Наконец Рено отцепил пальцы племянника, щекотно чмокнул его в щеку и засмеялся, когда Этан широко раскрыл глаза от удивления и счастья.
Малыш издал победный вопль и сделал новую попытку вцепиться в усы Рено. Однако на сей раз Рено был настороже и сумел увернуться.
— Ты скоро всех перегонишь, — проговорил Рено, продолжая купать беспокойного малыша. — Меня не было меньше месяца, а руки у тебя за это время стали вон какие длинные!
Этан молотил по воде кулачками, и брызги летели по всей кухне. Виллоу оторвалась от просеивания муки, увидела его счастливое личико и покачала головой.
— Ты испортишь его, — произнесла она голосом, который должен был казаться строгим.
— Это одна из немногих радостей в моей жизни, — улыбнулся Рено. — И, конечно, еще твои бисквиты.
Довольный Этан стал карабкаться Рено на грудь.
— Осторожней, парень.
Он придержал малыша, чтобы кухня не превратилась в баню.
Этан пытался было вырваться, но это ему не удавалось. Когда малыш собрался в сердцах зареветь, Рено отвлек его внимание: подняв ладошку малыша, он приблизил к ней рот и сильно дунул. Горе Этана сменилось ликованием.
Никем не замеченная, Ева стояла в дверях кухни, глядя на Рено с недоверием и тоской в глазах. Она не могла предположить, что в этом могучем человеке, револьвер которого сеял смерть, скрывается столько нежности. При виде этой сцены у нее появилось ощущение, что она шагнула из одного мира в другой, где возможно все…
Даже соединение нежности и силы в одном человеке.
— Боже мой, ты скользкий, как угорь, — заметил Рено.
— Ополосни его, — подсказала Виллоу, не оборачиваясь.
— Чем? Большая часть воды на мне.
Виллоу засмеялась.
— Подожди немного. На плите есть теплая вода. Я помогу, как только кончу просеивать муку.
— Я помогу, — предложила Ева, входя в кухню.
Неуловимая перемена произошла в Рено, когда он услышал за спиной голос Евы; в нем появилась напряженность, которой до этого не было и в помине.
Виллоу отметила это, не вполне понимая, почему Рено чувствовал себя так скованно с девушкой, которая была его партнером. Между ними не было той благожелательности друзей, не было ни малейшего флирта. Рено обращался с Евой как с незнакомкой, а точнее — как с незнакомцем.
Это удивляло Виллоу, потому что обычно Рено был галантным и внимательным. Тем более к женщинам с большими золотыми глазами, щедрой улыбкой и кошачьей грацией движений, которые были откровенно, пусть и не намеренно, чувственны.
— Спасибо, Ева, — поблагодарила Виллоу. — Полотенце Этана сохнет на крючке за плитой.
Уголком глаза Рено наблюдал, как Ева одновременно поднесла полотенце и теплую воду для ополаскивания малыша. Когда она наклонилась, поношенная ткань платья плотно обтянула ее грудь, обозначив со всей определенностью восхитительные формы.
Волна острого желания, накрывшая Рено, рассердила его. Никогда ранее его страсть не была столь неуправляемой. Он намеренно отвернулся от Евы и занялся малышом, который энергично бил ножками в его руках.
— У него глаза Калеба, — отметил Рено, вглядываясь в Этана, — но разрез как у тебя… кошачьи, раскосые…
— То же самое я могу сказать и о твоих глазах, — откликнулась Виллоу. — И что же? Девчонки падают к твоим ногам, как перезрелые персики.
— Ты, наверное, имеешь в виду Рейфа, а не меня.
Виллоу хмыкнула.
— Вас обоих… Саванна Мари между вами была, как осел между двух морковок.
Ева стала молча лить воду на малыша.
— Дело не во внешности, — ответил Рено. — Дело в ферме, которая рядом с фермой ее отца.
Непреклонность, послышавшаяся в голосе Рено, заставила Виллоу оторваться от теста.
— Ты так считаешь? — спросила она.
— Я знаю это. Саванну Мари интересовало только материальное благополучие. Это то, что интересует большинство женщин.
Виллоу протестующе вскинула голову.
— Кроме тебя, — добавил Рено. — Ты никогда не была похожа на других. У тебя сердце огромное, как амбар, а здравого смысла нет совсем.
Виллоу засмеялась.
Когда Ева подняла голову, ее глаза встретились с бледно-зелеными глазами Рено. Ему не требовалось говорить что-то еще: она знала, что он включил ее в категорию тех женщин, которыми руководит расчет.
— Честное слово, Мэт, — сказала Виллоу. — Ты бы лучше не говорил таких вещей. Тот, кто не знает тебя, может подумать, что ты и в самом деле так считаешь.
— Поверни Этана лицом вниз, — сказала негромко Ева.
Рено повернул племянника таким образом, чтобы Ева могла ополоснуть малышу темные шелковистые волосы и при этом мыло не попало в глаза.
Когда Этан запротестовал, Ева нагнулась и ласково заговорила с ним. Вскоре ее искусные руки смыли все мыло.
— Ну вот, мой сладкий. Не надо сердиться. Я сейчас в момент вытру тебя, и тебе будет тепло. Видишь? Вот и все.
Ева сдернула со своего плеча полотенце, завернула в него крепенького малыша и подняла над ванной. Она усадила Этана на лавку с таким знанием дела, за которым стояла целая история. Одновременно она легонько дергала Этана за пальцы ног и декламировала стишок — старую считалку, о которой не вспоминала несколько лет. — …А у этого поросеночка нет ничего…
Этан гукал от удовольствия. Игра в поросеночка была у него одной из самых любимых, почти как игра в кукушку.
— …А этот поросеночек визжал ви-ви, ви-ви…
Смеялся Этан, смеялась Ева. Закутав малыша в полотенце, она взяла его на руки, прижала и поцеловала.
Закрыв глаза и погрузившись в воспоминания, Ева покачивала Этана, мысленно переносясь в те годы, когда она мечтала о собственном доме, собственной семье, о ребенке.
Через некоторое время Ева почувствовала, что на кухне установилась полная тишина. Она открыла глаза и увидела, что Виллоу доброжелательно улыбается ей. Рено смотрел на нее так, словно никогда не видел, как женщина нянчит ребенка.
— У вас это очень здорово получается, — сказала Виллоу.
Ева положила Этана на лавку и стала деловито и весьма искусно его пеленать.
— В сиротском приюте всегда были малыши, — пояснила Ева. — Я воображала, что это мои… моя семья.
Виллоу сочувственно ахнула.
Рено прищурился. Он не знал, как остановить Еву, чтобы лживые душещипательные истории не звучали в этой кухне. Ева заговорила снова, и Виллоу слушала ее, широко раскрыв карие глаза.
— Но в приюте было больше детей постарше. Когда подходил срок, самых старших отправляли на Запад. В конце концов пришла моя очередь.
— Я прошу прощения, — мягко остановила ее Виллоу. — Я не хотела вызывать грустных воспоминаний.
