своими корнями в глубину веков. Если взять все боевые искусства и проследить их связи и историю развития каждого яз них, то можно прийти к выводу, что, видимо, все они имеют один-единственный источник, куда более могучий, чем его ответвления. В отличие от телевизоров, боевые искусства, обновляясь, теряли качество. В области боевых искусств со временем не происходило никаких улучшений — одно только ухудшение, медленное удаление от самой сути: так происходит постепенное снижение радиоактивности по мере удаления от эпицентра взрыва. А старик Чиун — вовсе не поэт. Было подозрение, что он куда сильнее, чем сам Римо.
Несколько раз выражения вроде «солнечный источник» и «дыхание» возникали в разговоре этих двух мужчин, беседовавших по-английски. С помощью дыхания оба они были способны раскрыть полный потенциал своих физических тел. В этом не было ничего удивительного. Более того, если бы ученые проникли глубже в тайны Синанджу, они бы, возможно, узнали, как удалось человеку выжить на земле до той поры, когда люди занялись коллективной охотой и изобрели оружие. Некогда один человек с голыми руками был столь же силен, как саблезубый тигр.
Синанджу каким-то образом обуздывали энергетический потенциал обычного человеческого тела, что, подумал, заинтересовавшись, Василивич, напоминало древние христианские верования. Христос сказал: имеют глаза, но не видят, имеют уши, но не слышат. Может быть, Христос имел в виду вовсе не моральный аспект дела?
— Эй, приятель, что ты там пишешь? — спросил Римо.
— Ничего! — ответил Василивич.
— Тогда тебе каюк! — сказал Римо, и вдруг глаза Василивича перестали видеть, уши Василивича перестали слышать, а тело не ощутило поглотивших его вод Сены.
Но это уже не имело никакого значения.
А в здании на площади Дзержинского маршал Григорий Деня получил долгожданный ответ на свой запрос, и его тактическое решение, как ему казалось, было превосходным. Если не сказать соломоновым.
Глава шестая
Людмила Чернова заметила пятнышко. В двух дюймах ниже и чуть левее левой груди, на девственно мягкой белизне кожи — едва заметная краснота. Ее юные упругие груди являли собой чаши столь совершенной округлости, что, казалось, скульптор вылепил их, пользуясь штангенциркулем. Талия плавно сужалась к молочным бедрам, широким лишь настолько, чтобы подчеркнуть ее женственность, но не более того.
Шея Людмилы Черновой представляла собой изящный пьедестал слоновой кости, который был увенчан диамантом: ее лицом.
У нее было безупречно прекрасное лицо, которое могло бы заставить всех прочих женщин малодушно спрятать свое под старомодную вуаль. Когда она появлялась на людях, жены злобно толкали своих мужей в бок, чтобы те не забывали, где находятся. Ее улыбка была способна заставить всякого правоверного коммуниста пасть на колени и совершить истовую молитву. Рядом с ней средняя советская женщина выглядела как прицеп для трактора.
Ее фиалковые глаза располагались безукоризненно симметрично относительно точеного носика и губ, столь совершенных, что казались ненатуральными — такие они были изящные и розовые. Но когда она улыбалась, становилось ясно, что губы настоящие. У Людмилы Черновой было четырнадцать различных улыбок. Лучше всею ей удавались улыбки счастья и нежной благосклонности. Хуже всего — улыбка внезапной радости. Вот уже месяц, как она вырабатывала внезапную радость, внимательно разглядывая лица детей, получавших от нее мороженое в вафельных стаканчиках.
«Здравствуй, детка, это тебе», — говорила она обычно. И внимательно смотрела на губы ребенка. Внезапная радость обыкновенно проявлялась двояко: либо в виде замедленной реакции, которую было трудно сымитировать, либо — разрывом губ, разъезжавшихся в широченный оскал. Людмила научилась изображать губной взрыв, но, как она призналась своему дяде, генералу КГБ, этой улыбке недоставало экспрессии, а порой, если вглядеться в нее попристальнее, она могла даже сойти за выражение жестокости. А ей, разумеется, вовсе не хотелось выглядеть жестокой в те моменты, когда она намеревалась изобразить внезапную радость.
К ней был приставлен майор КГБ, женщина. В последнее время этот майор — эта майорша — часто подбирала с земли вафельные стаканчики с мороженым и возвращала их детям, предварительно счистив грязь. Ибо как только Людмила видела искомую улыбку, она тотчас бросала ненужные стаканчики.
— Я не обязана кормить массы, — отвечала она женщине-майору, когда та высказывала предположение, что стоило бы приложить еще минимальное усилие и дождаться, пока детская ручонка ухватится за вафлю. — Я служу партии иначе. Если бы у меня была цель кормить детей, я стала бы воспитательницей в детском саду. Но в этом случае значительные природные ресурсы, которые я решила отдать на благо партии и народа, были бы попросту растрачены зря.
— Немного доброты не помешало бы, — возразила майор, не отличавшаяся чрезмерной сердечностью, однако в присутствии Людмилы Черновой почему-то воображавшая себя святым Франциском Ассизским.
Майор — довольно симпатичная поволжская немка, светловолосая и голубоглазая, с ясным лицом и привлекательной фигурой. Но рядом с Людмилой она выглядела как боксер-полутяжеловес на излете спортивной карьеры. Людмила Чернова могла заставить радугу быть похожей на грозовую тучу.
Но вот возникла большая неприятность, и, разглядывая пятнышко под своей левой грудью, Людмила сурово спросила майора Наташу Крушенко, что та подавала ей на ужин накануне вечером.
— Клубнику со сливками, мадам.
— И что-то еще. Явно что-то еще! — В голосе сквозили нотки гнева, но лицо Людмилы оставалось спокойным: ведь гримасы способствовали появлению морщин.
— Больше ничего, мадам.
— Отчего же тогда появилось пятно?
— Человеческий организм производит вещества, из-за которых появляются такие пятна. Это пройдет.
— Конечно, пройдет. Это же не твое тело.
— Мадам, у меня часто это бывает.
— Не сомневаюсь. — Не слушая майора, Людмила аккуратно обводила пятно пальцем. Ей не хотелось, чтобы оно увеличилось, а на дурацкие замечания майора Крушенко Людмила давно уже не обращала внимания. Это жуткое пятно, появившееся на ее теле, дерзко осквернило самое се существование, а эта деревенщина Крушенко имеет наглость заявлять, будто сразу его и не заметила. Крушенко — дикарка!
Людмила наложила на пятно слой крема из сардиньих молок и обесцвеченной свеклы с витамином Е и вознесла краткую молитву о скорейшем избавлении от этой напасти. Затем она облачилась в прозрачный халатик и обмазала лицо теплым килом, привезенным с Кавказа.
Именно в таком виде, с закрытыми глазами, она и встречала маршала Советского Союза, одного из самых высокопоставленных лиц КГБ. Фельдмаршал Григорий Деня осуществлял какие-то жуткие операции в Западной Европе, о чем среди сотрудников КГБ ходило немало сплетен, совершенно не интересовавших Людмилу. Это имело отношение к американцам. Да ведь все имеет к ним отношение. Когда хоть что-нибудь имело отношение к китайцам или еще к кому-то?
Услышав тяжелые шаги маршала в коридоре, она не открыла глаза. Майор Крушенко поприветствовала маршала и поздравила его с недавними успехами.
Людмила услышала, как маршал вошел в солярий, где она принимала воздушные ванны, и грузно опустился в кресло. Она тут же почувствовала аромат его сигар.
— Здравствуй, Людмила! — сказал маршал Деня.
— Добрый день, Григорий.
— Я пришел по делу, милая моя.
— Как дядя Георгий?
— Георгий в порядке.
— А кузен Владимир?
— И у Владимира все хорошо.
