— И Мастер Пак взял с собою слуг и служанок, и был последним из мастеров, имевшим слуг. И встал лагерем у названного ему густого леса там, под Шанхаем, и велел сказать тем, кто жил в нем, что имя его Пак, и он прибыл по указу самого императора. И решил ждать у леса два дня, а по истечении выступить против них, если они не вернут ему захваченного наместника.
— И в ту ночь из лагеря Пака пропали две девушки, и Пак послал двоих слуг, чтобы их найти. Но из двух слуг вернулся в лагерь только один, и сказал, горько рыдая, что Мастер Синанджу посылает слуг в те места, куда боится идти сам. Этот человек не боялся гнева Пака, ибо одной из пропавших девушек была его любимая дочь. И Пак сказал ему: “Ты прав в своем гневе, о безутешный отец, ибо для Мастера гораздо важнее не блюсти приказ хозяина, но защищать собственных своих слуг. В этом — подлинная доблесть”. И отослал всех домой, и вот с тех пор мы не имеем слуг, Римо.
— О’кей. Это, конечно, кое-что объясняет, — воспользовался Римо паузой. — Но как все-таки насчет этих покойников на деревьях? И для чего ты рассказал мне эту историю? Что у вас гнет слуг, я знаю, потому что все твои сундуки обычно таскаю я. К чему ты клонишь?
— Этот Мастер Синанджу видел, как на глазах его умерло много достойных людей. Вот что самое замечательное.
— Замечательное? — недоуменно переспросил Римо. Усевшись на землю, он в упор взглянул на Чиуна. — Что же в этом замечательного, хотел бы я знать?
— А то, что если бы Пак не был свидетелем смерти своих братьев, своего дяди и своего отца. Дом Синанджу не достиг бы таких высот, и мы с тобой сейчас бы здесь не сидели. Слава Паку, который смог вынести боль от многих душевных ран в безымянном лесу близ города, что зовется сейчас Шанхаем!
И Римо услышал продолжение жутковатой истории Чиуна. Пак сам отправился в лес и вскоре понял, отчего так горько рыдал отец пропавшей дочери: голову девушки Мастер Пак обнаружил у подножия срубленного дерева, внутри его пустого ствола — лишенные мяса кости, а в ямке у корней — засыпанные землей внутренности.
— Лицо убитой девушки было совершенно белым; “отвратительно белым, как сама смерть”, — добавил Чиун.
Римо поежился.
— И тут Пак заметил дым, струящийся из-за гребня горы, и подумал, что же могло там гореть, и пошел туда, и подойдя ближе, услышал радостные крики, и узнал язык, на котором говорили в этих местах.
А те, кто собрался там, видели за день до этого, как покидали их края слуги Пака, и подумали, что вместе с ним ушел и он, отступив, и это спасло ему жизнь, они не видели, как он подошел к их лагерю, ведь всем известно — не видишь того, за кем не следишь.
Пак же к тому времени превзошел искусство оставаться недвижимым, и замер меж деревьев, а дым плыл мимо него, и Пак пошел на дым, не зная, с чем ему предстоит там встретиться, но понимая, что там, где дым, могут быть и люди.
— Нам, значит, предстоит сражаться с этими самыми дымными ребятами? — снова перебил его Римо. — Они что же, всегда прячутся за дымовой завесой?
— Нет, они сами часто превращаются в дым, — тихо ответил Чиун. — На Западе многие люди верят, что вампиры сосут кровь из горла жертвы, но это вовсе не так. Белые люди исказили древние легенды, которые принесли в Европу воины Чингисхана; а он, как знаешь ты, дошел только до Восточной Европы, и именно там распространились сказания о вурдалаках, сосущих кровь.
Ибо поглощение крови есть не что иное, как религиозный ритуал. И те, кто совершает его, никогда не едят мяса, но лишь пьют кровь, а для этого вскрывают сердце жертвы и подвешивают тело над огромным медным сосудом, пока оно не становится отвратительно белым, белым, как сама смерть.
— Про “отвратительно белых” предлагаю закончить, — нахмурился Римо.
— Но ведь не я избрал белый цвет цветом смерти — это сделала сама природа, — безучастно отозвался Чиун.
Римо решил не замечать этой фразы, а Чиун принялся рассказывать, как все собравшиеся — сначала мужчины, потом мальчики, затем девочки, женщины — по очереди пили кровь из сосуда. После чего тело вываривали, пока мясо и жилы не отделялись от костей, и бросали мясо на съедение диким псам, жившим в этом лесу близ Шанхая.
— И Пак увидел, что кости лежали внутри выдолбленного ствола дерева — и понял, что это жертва, дар предкам. И Пак понял, что эти... эти звери считали, что их предки, живущие в загробном мире, нуждаются в таких подношениях, и вскоре понадобится еще больше жертв, ведь умерших предков тоже с каждым годом становится больше.
— И Пак продолжал за ними следить — а тем временем в лагере его дядя, обеспокоенный тем, что племянника долго нет, решил отправиться на его поиски. И Пак увидел, как его почтенный родственник вышел из-за деревьев, — и в ту же минуту плечи его окутал дым, и Пак хотел предупредить дядю, но тут дым заговорил человеческим голосом, и голос спросил: “Могу ли войти?”, и дядя, пораженный, лишь сказал “да”, и тут дым превратился в человека, который нанес удар — у этих людей были уже тогда эти их длинные смертоносные ногти.
— Но удар был не так силен и лишь ранил почтенного родственника Мастера, и тот, ибо он тоже владел Синанджу, возобладал над противником и немедленно уничтожил этого пожирателя крови. Но новое облако дыма возникло перед ним, и он пал жертвой множества смертельных ударов, разделивших его шейные позвонки.
— На следующий день у леса разбили свой лагерь еще двое храбрецов — и это были брат и отец Пака. Пак, встретившись с ними, рассказал об увиденном и предложил всем троим атаковать врага. Но отец его, Ванг, — конечно, не тот, великий — настаивал на том, чтобы Пак лишь наблюдал за их борьбой с людьми дыма, ибо, даже если они проиграют, Пак будет знать все способы, которыми те могут убивать. Врага, известного тебе, победить вдвое легче. Атака же противника с флангов именуется окружением, а в центр расположения его — прорывом.
— Бог мой, Чиун, ты до сих пор уверен, что я не знаю этого? — вспылил Римо.
— Никогда и никому еще не могло повредить повторение основ мудрости.
— Да сколько же можно!
— И потому Пак вернулся в лес, и на следующий день отец и брат его пришли к тому месту и увидели дым, и осторожно приблизились, и отец его небрежно, словно отрабатывая удар, рассек мечом облако дыма. И тут воины Синанджу поняли, что пьющие кровь неуязвимы для оружия, когда превращаются в дым.
— И тогда они пошли дальше и увидели огромное дымное облако; и в один миг оно превратилось в вооруженных людей, числом семнадцать, и они приблизились к воинам Синанджу и спросили: “Можем ли войти?”. И оба Мастера лишь кивнули, и враги напали на них, и каждый действовал мечом и смертоносным ногтем, и воины Синанджу поразили десятерых, но пали сами; а мы ассасины, а не солдаты, Римо, и смерть для нас — не почет, и смертью не накормишь голодных детей Синанджу.
И Пак теперь знал многое о том, как убивают пожиратели крови, но понимал, что еще больше ему предстоит узнать. Но на следующий день той же дорогой пришел к лесу его единственный сын, и хотя с невыносимой болью в сердце Пак заставил себя смотреть, как умирают его дядя, его брат и отец, он не смог бы вынести смерть на его глазах единственного сына.
И тогда Пак вышел в самый центр сборища пожирателей крови, и рассмеялся им в лицо, и объявил, что он Мастер Синанджу, и настал их черед встретить смерть. Те же сказали, что им приходилось уже убивать мастеров Синанджу, но Пак возразил: то были лишь их слуги, и ваших убили они вдесятеро. И Пак сказал, что воины Синанджу знают давно все их хитрости с дымом и мерзкий обычай пить кровь, и потребовал, чтобы они тотчас же оставили лес и искали пристанища среди белых варваров на Западе или черных дикарей в жарких землях.
Но они оспорили то, что он им сказал, и напали на него, и он убил многих, они же смогли лишь ранить его. И Пак не давал, невзирая на великую боль, жизни уйти из его тела — и те поняли, что побеждены, и, взяв с собой свой медный сосуд и оружие, навсегда оставили лес, и, проходя мимо сына Мастера, низко кланялись ему, ибо Пак сказал им, что юноша, идущий по его следам — наследник великих Мастеров Синанджу.
И так в том лесу около города, который ныне именуют Шанхай, воины Синанджу получили знание о пожирателях крови — как те движутся, как убивают, как справляют свой культ и как превращаются в дым, и
