— Как ужасно, — произнес он, — что вокруг мало народу — некому будет послушать ваш прекрасный голос.
— Ты чего? — насторожился капитан.
— Пожалуй, двину я этого старого осла хорошенько, ладно? — предложил носильщик.
Парню было года двадцать два, чернокожее привлекательное лицо дышало юностью, а прекрасная атлетическая фигура говорила о постоянной физической активности. На восемнадцать дюймов выше Чиуна, он и капитана обогнал в росте. Обхватив могучими руками зеленый лакированный сундук, он взметнул его над головой.
— Я сверну голову этому желтокожему янки.
— Подожди, — остановил юношу капитан. — Что ты имел в виду, желтопузый, когда говорил о моем прекрасном голосе?
— Он будет звучать великолепно, — сладко проворковал Чиун. — Еще бы, ведь вы запоете «Боже, храни Америку», и в голосе вашем будет столько чувства, что всем покажется, что поет соловей.
— Да я скорее язык проглочу, желтопузый, — сплюнул капитан.
— Нет, не скорее. Язык вы проглотите позже, — заявил Чиун.
То, что кореец задумал, требовало большой осторожности. В зеленом сундуке лежали видеокассеты с американскими «мыльными операми», возможно, не очень аккуратно упакованные. Значит, он должен мягко опуститься с головы носильщика на землю, а ни в коем случае не упасть. Руки Чиуна плавным движением метнулись вперед и сомкнулись поочередно на правом и левом коленях носильщика. Казалось, эти желтые, как пергамент, руки греют юноше колени. Капитан не сомневался, что теперь уж носильщик непременно шарахнет этого старого дурня сундуком по голове.
Но тут с коленями носильщика произошло то, чего раньше капитан никогда не видел. Они оказались в ботинках. Колени вдруг съехали вниз внутри брюк и уперлись в ботинки. А сам носильщик стал на восемнадцать дюймов короче. Затем что-то хрустнуло у него в пояснице, а старик с восточным лицом кружил вокруг него как овощечистка вокруг картофелины. Лицо носильщика исказила гримаса ужаса, он широко раскрыл рот, силясь закричать, однако его легкие, поднявшиеся уже к подбородку, превратились в кровавое месиво. Сундук покачнулся было на его голове, но тут подбородок коснулся взлетно-посадочной полосы, руки безжизненно раскинулись. Своим длинным пальцем кореец продолжал манипуляции теперь уже с головой носильщика, пока она не осела полностью, и лакированный сундук не опустился плавно на этот кроваво-красный пьедестал. Кассеты были спасены. А от носильщика осталось одно мокрое пятно.
— Боже, храни Америку! — резво запел капитан, надеясь, что воспроизводимый мотив хоть немного напоминает песню гринго. Лицо его прямо таки расплылось в улыбке любви к американским друзьям. — Мы все зовемся американцами, — радостно сообщил он.
— Это не те слова. Не из великой песни нации, проявившей большую мудрость, прибегнув к услугам Дома Синанджу. Римо научит тебя правильным словам. Он хорошо знает американские песни.
— Некоторые знаю, — сказал Римо.
— Какие там слова? — молил его капитан.
— Почем я знаю, — отмахнулся Римо. — Пой что хочешь.
Выяснилось, что капитан любит Соединенные Штаты всем сердцем, и его родная сестра, живущая в Штатах, тоже любит Америку почти так же сильно, как он, и поэтому он строго-настрого наказал подчиненным, чтобы они позаботились о сундуках старика. Если кто уронит хоть один, он того пристрелит, сам, лично!
Капрал из провинции Хосания, известной непобедимой ленью своих уроженцев, брезгливо пожаловался, что зеленый сундук плавает в какой-то гадости.
Капитан в назидание другим тут же всадил ему пулю в лоб — люби соседей, люби, как он, — для него, капитана, дороже Америки ничего нет. Особенно по душе ему желтолицые американцы.
Восемьдесят пять солдат прошли строевым шагом от аэропорта до гостиницы «Астарз», не переставая стучать в барабаны-"конга" и петь «Боже, храни Америку!». Четырнадцать сундуков плыли поверх их голов. Процессия напоминала откормленную змею с блестящими лакированными чешуйками.
Миновав дворец президента, караван остановился у парадного подъезда гостиницы.
— Нам лучший номер! — приказал капитан.
— Простите, капитан, но все лучшие комнаты заняты.
— В «Астарзе» всегда есть свободные комнаты. У страны трудности с туризмом.
— А теперь все заняты, вот так, — сказал клерк. — Они там все наверху с оружием. Некоторые с большим, — и клерк широко развел руки. — А некоторые с маленьким, вот с таким. — И он свел близко два пальца. — Но обращаться они с ним умеют. Только вчера мы потеряли трех солдат. Такие вот дела.
— Сам я работаю на аэродроме. Слышал краем уха, что у вас неладно, но подробностей не знаю.
— Еще бы. Те солдаты уже ничего не расскажут, капитан. А такие вот подневольные, вроде вас, получат приказ идти сюда, а здесь раз — и пуля в лоб. Вот так-то, приятель.
— Сукины дети, — пробормотал капитан.
Он имел в виду старших офицеров. Они-то, конечно, все знали. И предлагали за небольшое вознаграждение следить за туристами. Капитаны армии Бакьи, подобно всем испаноязычным офицерам повсеместно, независимо от политического устройства стран, делали свой маленький бизнес на капиталистический лад.
Эти офицеры настолько страстно верили в превосходство рыночной экономики, что заткнули бы за пояс любого банкира. Надо сказать, что на Бакье, как и на остальных островах Карибского моря, существовала старая добрая традиция. За чин офицера в армии полагалось платить. Это было своего рода капиталовложением. Став офицером, вы возвращали деньги, и часто с прибылью. Те, кто победнее, расплачивались разными услугами. За хорошее место надо было платить больше. Аэропорт считался неплохим местом. Отель же, в котором останавливались туристы, с процветающей проституцией и возможностью спекулировать был в глазах генералитета особо лакомым кусочком. Однако капитан догадывался, что сейчас в отеле дела обстоят не очень хорошо: сумма, которую надо заплатить, чтобы попасть туда, резко снизилась.
Все же капитан хотел рискнуть и купить себе должность в отеле. И вот теперь клерк бескорыстно предупредил его о том, что здесь творится. Бескорыстно ли? Капитан заподозрил неладное.
— А почему вы мне говорите все это? — спросил капитан.
Быстрым движением он подтянул живот, нависавший над ремнем.
— Не хочу находиться здесь: все командуют — кому где селиться.
Капитан потер подбородок. Да, дела. Оглянулся на хрупкого старика-азиата с клоками седых волос. Широко улыбнулся. Он еще не забыл про беднягу носильщика, от которого всего и осталось — мокрое пятно на взлетно-посадочной полосе. И все же если клерк предоставляет кому попало бесплатную информацию, значит, там, наверху, действительно творится что-то ужасное.
— Я тоже дам тебе бесплатную информацию, — доверительно проговорил капитан. — Будем квиты. Советую найти комнату этому благородному желтолицему пожилому человеку.
— Обязательно, сеньор капитан. Сейчас же займусь. Но сначала изгоните прежних жильцов. Может, начнете с болгар на втором этаже? У них при себе пулемет, он простреливает весь коридор, а стены комнаты они обложили мешками с песком. Сегодня утром, когда я выразил недовольство тем, что они непозволительно долго держат у себя коридорного, в то время как у нас рук не хватает, они прислали мне вот это.
Клерк вытащил откуда-то снизу шляпную коробку и снял крышку, отвернувшись при этом в сторону. Капитан глянул внутрь. Там, завернутые в папиросную бумагу, лежали отрезанные человеческие руки.
— Вот все, что осталось от коридорного.
— А коридорный-то и впрямь был необыкновенный.
— Почему вы так думаете? — спросил клерк.
— С тремя руками он, наверное, был незаменим.
Клерк бросил взгляд в коробку.
— Ну, вот, значит, они и кухарку прикончили. Я и не знал. А болгары еще самые миролюбивые.
Клерк зачитал список постояльцев. Среди них были русские и китайцы, англичане, кубинцы, сирийцы, израильтяне, южноафриканцы, нигерийцы и шведы. И все они намеревались отнять у Бакьи ее новое
