Она задумалась о двоих спасителях — азиате и молодом американце. При воспоминании о Римо, его бездонных глазах и улыбке, в которой обнажились его белоснежные зубы и растянулись губы, но которая не затронула оставшихся серьезными глаз, она невольно содрогнулась и натянула на голое тело простыню.
Их требуется убрать. Ей будет жаль американца, но работа есть работа.
Она потянулась к телефону.
Руби Гонзалес посетила в поисках Флосси все кабаки на 22-й стрит. Раньше ей было невдомек, что у белых столько кабаков, что в этих кабаках торчит такое количество пьянчуг и что эти пьянчуги воображают, будто молоденькая негритянка, сунувшаяся в такой кабак без провожатого, должна благодарить Бога за их общество. Впрочем, они не страдали избытком воображения и не спешили ее угостить. В первых шести кабаках она самостоятельно платила за свою выпивку — подозрительную смесь апельсинового сока и вина. Вместо вина она предпочла бы шампанское, но подобного напитка в кабаках на 22-й стрит не водилось.
Сперва она подолгу сидела в каждом заведении, надеясь вызвать кого-нибудь на разговор и напасть таким образом на след Флосси, однако из этого ничего не вышло, и после шести баров и двенадцати апельсиновых соков с вином она изменила тактику: теперь она шла прямиком к бармену и спрашивала, где найти Флосси.
«Кому она понадобилась?» — спрашивал бармен.
«Вы ее знаете?» — спрашивала Руби.
«Нет», — отвечал бармен.
«Здоровенная толстая блондинка».
«Зачем она вам?»
«Вы ее знаете?»
«Нет. Зачем она вам?»
«Она моя няня, дубина ты этакая! — взрывалась Руби. — Я хочу забрать ее домой».
«Вот оно что!»
В следующем баре повторялось то же самое.
Так Руби добралась до последнего бара на 22-й стрит. Еще один шаг в западном направлении — и она очутилась бы в неприветливых водах реки Гудзон, точнее, на поверхности реки, поскольку река была настолько сильно засорена отбросами, что жидкость казалась твердью. Еще чуть-чуть — и по ней можно было бы прокатиться на коньках в разгар лета.
Итак, последний бар.
В конце стойки она увидела блондинку, не помещавшуюся на табурете. Ее гигантские ягодицы обволакивали сиденье, совершенно скрыв его из виду. На ней было чудовищное платье в красный и синий цветочек. Руки ее походили на огузки, волосы — на заросли терновника. Руби подумала: даже без этого жира, грязи, уродливого платья, всклокоченных волос, слезящихся глазок, тройного подбородка и рук- окороков Флосси осталась бы уродиной. Нос ее был слишком широк, рот слишком мал, глаза посажены слишком близко. Даже в лучшие годы она была настоящим пугалом.
Руби не обратила внимания на искреннее удивление бармена и на приветствия четырех забулдыг у стойки и направилась прямиком к Флосси, облюбовав соседний табурет.
Толстуха обернулась и уставилась на нее. Руби Гонзалес улыбнулась непосредственной улыбкой, способной растапливать сердца чужих людей, превращая их в закадычных друзей.
— Привет, Флосси! — сказала она. — Хочешь выпить? — кивнув на пустой стакан из-под пива, она вытащила из кармашка, где держала деньги на кабаки, пятерку. В подобных местах открывать сумочку и вынимать мелочь из кошелька значило напрашиваться на неприятности.
— Еще как! — оживилась Флосси. — Роджер! — окликнула она бармена. — Обслужи меня с приятельницей. Разве мы с вами знакомы? — спросила она Руби пьяным голосом. — Вряд ли. У меня не слишком много друзей-чернокожих.
Она с трудом выговаривала слова, речь ее была замедленной, как будто она боялась сказать что-то нелепое или оскорбительное. Как-никак незнакомка собиралась заплатить за ее пиво.
— Знакомы. Нас познакомил Зак.
— Зак? Зак... Ах, да, Зак! Нет уж! Никогда не видела Зака с вами. Зак не любил негров.
— Знаю, — ответила Руби. — Мы не были друзьями, просто однажды занимались одним и тем же делом.
Подошел бармен. Руби заказала два пива. Флосси все еще трясла головой.
— Никогда с вами не встречалась. Иначе я бы вспомнила. Я всех запоминаю, даже самых худеньких.
— Я вам напомню. Это случилось вечером, месяца три-четыре назад. Я столкнулась с Заком неподалеку от Седьмой, где он живет, мы доехали до Двадцать второй на метро, и он сказал, что идет к вам. Мы дошли до вашего дома, вы уже спустились, и мы с вами просто обменялись приветствиями. Наверное, вы собрались в магазин за продуктами.
— Только не с Заком, — уперлась Флосси. — Зак никогда не покупает жратвы.
— Значит, платили вы.
— Наверное. Сначала отдаешь мужчине все, тратишь на него свои лучшие годы, а потом изволь его кормить.
— Как поживает Зак? — спросила Руби. — Давно вы с ним виделись?
— Не хочу об этом разговаривать, — буркнула Флосси.
— Почему? Что он натворил?
Флосси сморщилась, пытаясь сосредоточиться и вспомнить не только проделки Зака, но и его самого.
— А-а-а! — протянула она через некоторое время. — Так он же удрал! Ушел — и с концами. Оставил меня без еды и питья. Бросил! Мне пришлось вернуться на улицу, чтобы добыть пропитание и выпивку.
— Когда это случилось? — спросила Руби. Она подняла стакан, чокнулась с Флосси и пожелала ей счастья.
Флосси выпила полстакана, прежде чем ответить:
— Не знаю. Со временем у меня проблемы.
— Две недели тому назад?
Флосси задумалась, пытаясь представить себе, что такое неделя.
— Типа того. Или месяц. Месяц — это мне знакомо. В сентябре, апреле, ноябре и июне по тридцать дней, а в остальных месяцах по тридцать шесть. Есть еще високосный год — он кончается слишком быстро...
Руби жестом приказала подать Флосси еще один стакан пива и тоже отхлебнула глоток.
— У него сейчас крупное дело?
— У Зака? У Зака никогда в жизни не было крупных дел. Он только пыжился. Сидел в моей квартире, писал свое дурацкое письмо, чиркал, сорил, бросал бумажки на пол. Куда это годится, я вас спрашиваю? Бросать бумажки на мой чистый пол? Дурацкое письмо. Он может только пыжиться...
Ее отвлекло подоспевшее пиво.
— Что он сделал с письмом? — спросила Руби.
Флосси пожала плечами, то есть где-то в глубине ее туши произошел толчок, после которого долго колебались все жировые отложения. Сперва колыхнулись плечи, потом волна прокатилась по всему телу и погасла в районе безответно страдающего табурета; оттолкнувшись от сиденья, волна снова докатилась до плеч. Для успокоения сейсмической активности потребовалась новая доза пива.
— Что он сделал с письмом? — повторила свой вопрос Руби.
— Кто ж его знает? Написал, сунул в конверт. С моей маркой! А я его отправила.
— Президенту?
— Вот-вот. Президенту Соединенных этих самых. Прямо ему. Я! Зак даже письма отправить не может. Всем приходится заниматься мне самой.
Руби кивнула. С письмом все ясно. Оставался последний вопрос: где Зак Мидоуз?
Руби пила с Флосси до самого закрытия, безуспешно пытаясь выведать у толстухи, куда подевался
