— Идет, — проговорил он, и лицо его просияло.
Глава двадцать первая
Илза Ганс в последний раз объехала дом.
— Похоже, все чисто, — сказала она через плечо. Сквозь стекла, за которыми он был невидим, Конрад Блутштурц внимательно осмотрел местность. В холле Лафайетт-билдинг не было видно никакой охраны, не наблюдалось и замаскированных агентов ФБР — ни возле здания, ни в машинах. Все было спокойно.
Дело происходило ночью — в самое подходящее время. Они все прекрасно рассчитали.
— Паркуйся, — приказал он Илзе, развязывая ремни, закреплявшие инвалидное кресло во время движения.
В очередной раз объезжая дом, Илза пыталась отыскать то место, где краской был нарисован специальный знак — всем понятный символ “Только для инвалидов”.
Но неожиданно ее подрезал синий “мерседес”.
— Он занял наше место! — воскликнула Илза.
— Кто и что занял? — переспросил Конрад Блутштурц.
— Наше место! “Только для инвалидов”, — ответила Илза. — Он знал, что я собираюсь там встать, и опередил меня!
— А еще есть место, где можно встать? — нетерпеливо осведомился Конрад Блутштурц.
— Нет, — грустно сказала Илза. — Тут было только одно.
Конрад Блутштурц в раздражении стукнул кулаком по ручке кресла.
— Почему всегда только одно место?! — заорал он. — Что они себе думают в этой стране? Почему они считают, что инвалиды должны путешествовать по одному?!
— Что мне делать? — простонала Илза.
— Мы должны встать здесь! Где-нибудь поблизости еше есть место для парковки?
— Нет. Но даже если бы и было, нам туда все равно не встать — слишком мало места.
— Тогда иди на таран.
— Хорошо.
Илза развернулась, так что задние колеса уперлись в противоположный тротуар, и направила фургон прямо в багажник “мерседеса”, занявшего место для инвалидов. Водитель как раз выходил из машины. Фургон резко рванулся вперед.
Он врезался в “мерседес”, словно танк, каковым он, по сути, и являлся, поскольку был изготовлен из бронированных, пуленепробиваемых материалов, и, вытеснив “мерседес”, успешно занял место стоянки.
“Мерседес” вылетел вперед, сбив с ног водителя. Тот с трудом поднялся, извергая проклятия.
— Эй! Вы что, с ума сошли?!
— Это место для инвалидов! — возмущенно крикнула Илза. — Может быть, вы инвалид?
— Девушка, сейчас глубокая ночь!
— Возможно, вы и не подозреваете, что с заходом солнца конечности у них не отрастают, — язвительно заметила Илза, вылезая из машины.
— Я юрист, и вы у меня ответите за это!
— Он слишком шумит, — произнес Конрад Блутштурц. — Прикончи его.
Илза потянулась за пистолетом.
— Нет, — прошипел Конрад Блутштурц. — Тихо.
— Верно, — согласилась Илза, доставая из бардачка нож для резки бумаги в форме свастики. Его острые края страшно блеснули в лунном свете. — Лови! — крикнула она.
И водитель “мерседеса” поймал — прямо в горло. Он попытался вынуть нож из шеи, но лишь изранил в кровь руки. Издав сдавленный крик, он упал в канаву в предсмертной агонии.
— Это будет ему хорошим уроком, — сказала Илза, открывая дверцу фургона. — Невоспитанный негодяй!
Конрад Блутштурц въехал на платформу гидравлического подъемника. Илза нажала какие-то кнопки, и тяжелая платформа сначала выдвинулась вперед, а затем плавно опустилась на землю.
Конрад Блутштурц быстро поехал к дому.
— Скорей! — бросил он на ходу.
— А как быть с этим? — спросила Илза.
— Он похож на арийца. Так пусть он умрет достойно. Илза приставила пистолет к самому виску трупа, чтобы приглушить звук выстрела, и со словами “бай-бай” спустила курок.
— Черт! Забрызгалась, — пожаловалась Илза, оглядывая свою белоснежную блузку.
— Не стой так близко к тем, кого убиваешь, если хочешь остаться чистенькой. Пошли!
Феррис ДОрр спал, и ему снился сон. Этот сон он часто видел в детстве. Снилось ему, что он человек-пряник, а какие-то злые люди со странными голосами хотели испечь его в огромной печи.
Каждый раз, когда они вынимали его и запускали пальцы в покрытый глазурью живот, украшенный огромными горошинами “M&M’s”, Феррис пытался объяснить им, что они не за того его приняли.
— Суйте его назад — он еще не готов, — говорили тогда они, а Феррис вновь и вновь выкрикивал слова, которым они отказывались верить.
Проснулся он весь в слезах, повторяя:
— Я не еврей! Не еврей!
И вот впервые в жизни на его жалобу ответил чей-то голос. Голос был хриплый, явно стариковский, и в этой хрипотце Феррис распознал гортанный акцент, мучивши и его во сне.
— Конечно же, нет, — произнес голос. — Ты Феррис ДОрр, талантливый металлург, а я Конрад Блутштурц. Я пришел поручить тебе великую миссию.
Неожиданно в комнате вспыхнул свет, и Феррис увидел говорящего. Это был жуткий старикашка с железной рукой, которую он то сжимал, то разжимал. Железная рука издавала звук, напоминавший жужжание бормашины. Старик сидел в инвалидном кресле, вплотную приблизив к Феррису лицо.
Тут Феррис подскочил как ужаленный, потому что как бы ни был страшен сам старик, но одеяло, укрывавшее обрубки ног, было еще страшнее — в самом его центре красовался фашистский знак.
Юная блондинка, стоявшая возле старика, тоже имела подобный знак. У нее была повязка со свастикой на правой руке. Та же рука сжимала пистолет, направленный Феррису прямо в лицо.
— Могу себе представить, какие чудные сны снились тебе, раз ты в темноте разглядел все цвета. От страха Феррис ДОрр лишился дара речи.
— Мамочка, — только и вымолвил он.
— Спасибо, что накормил, — произнес Римо. Небрежно махнув рукой, Чиун протянул официантке карточку “Америкен экспресс”. Сегодня на нем был темно-бордовый с золотом костюм и розовый галстук.
— Ты же сказал, что ничего не ел, — сказал Чиун. — А теперь ты сыт.
Официантка взяла карточку и заполнила формуляр. Затем поместила карточку и формуляр в специальный аппарат и провела туда-сюда считывающим устройством, издавшим громкий чмокающий звук.
— Подпишите, пожалуйста, здесь, — попросила она Чиуна.
Мастер Синанджу взял протянутую ручку, с сияющим видом поставил свою подпись и принялся терпеливо ждать. Когда ему вернули карточку и формуляр, он аккуратно убрал карточку в бумажник, а формуляр выкинул в ближайшую урну.
— Видал! — обратился он к Римо, едва они оказались на Улице. Было четыре утра, и обычная городская суета еще не началась.
— Да, папочка.
— Я вот о чем подумал, — продолжал Чиун. — Как-то не верится, что американцы такие дураки и не понимают, что я все-таки должен платить за товары и услуги.
— Да неужели?
— Мне кажется, не такая уж эта карточка и необыкновенная.
— А в чем же тогда дело?
