— Прошу прощения, но мне нечего больше сказать.
— Этого недостаточно, чтобы вступать в войну.
— Мы не можем позволить себе дожидаться реакции Вашингтона. Если вы хотите избавиться от возникшего затруднения, начинайте действовать незамедлительно.
Президент Франции прикусил дрожащую нижнюю губу, и на его передних зубах показались яркие капельки крови.
— Я должен подумать, — отозвался он.
— Время не терпит, — напомнил ему министр культуры и положил трубку.
Президент бросил взгляд на часы в своем кабинете в Елисейском дворце. Стрелки их неумолимо ползли, а хозяин все еще перебирал скудный запас козырей, которыми предстояло сыграть сегодняшнюю партию.
Глава 14
Когда оперативному агенту ОВБ Доминик Парилло сообщили о том, что ее отправляют в Соединенные Штаты Америки, первым побуждением девушки было хлопнуться в обморок.
Придя в себя, она тотчас подумала о самоубийстве.
— Не посылайте меня в этот ад! — с мольбой в голосе попросила она офицера, руководившего операцией.
— Мы делаем это во благо Франции, — суровым тоном заявил тот.
— Ради Франции я готова на все, — с пылом отозвалась Доминик. — Готова даже пожертвовать собой. Готова пролить кровь и выпить ее, только чтобы пролить еще больше крови за свою любимую страну. Сами знаете.
— Вы — одна из способнейших наших агентов, — заверил ее офицер. Разговор происходил в штаб- квартире ОВБ, в здании, получившем название «плавательный бассейн», поскольку его возвели над старым городским бассейном. — Ваша отвага зафиксирована во многих документах.
— Зачем же ломать мне карьеру, посылая в Америку?
— Подобное назначение не разрушит, а лишь ускорит вашу карьеру.
Доминик вцепилась длинным тонкими пальцами в свои рыжеватые волосы, словно намереваясь вырвать их с корнем. Зеленые глаза ее так и вращались, казалось, женщину охватил приступ падучей.
— В Америке я сойду с ума! Лишусь рассудка! Прошу вас, отправьте кого-нибудь другого!
— Других кандидатов у нас нет.
Доминик Парилло, проходившая в секретных документах ОВБ под кличкой Арлекин, уселась в кресло и руками прикрыла свои изящные колени. Теперь в ее повадке безошибочно угадывался высокий профессионализм.
— Что вы имеете в виду? — спросила она.
— Известно ли вам о запретной зоне под названием Клякса?
— Еще бы! Кто же не знает Кляксу? Клякса — и есть клякса. Но я впервые слышу, что ее называют запретной зоной. Неужели американцы закрыли «Евро-Бисли»?
— Наше ведомство внесло этот парк в список недоступных объектов. Туда проникают агенты, и... — Руководитель операции умолк, бессильно разведя руками.
— И не выходят?
— Выходят, — ответил офицер. — Но выходят... изменившимися.
— В какую сторону?
— Они выходят радостными и счастливыми.
— Разве это плохо?
Офицер взмахнул сигаретой, и голову его окутало хитросплетение струй табачного дыма.
— Они выходят оттуда, начисто позабыв о своей задаче — проникнуть в подземные камеры Утилканара и попытаться выведать секрет внезапного и упорного роста популярности Кляксы.
— Утилканар[14]? Впервые слышу.
— Американцы пытаются убедить нас в том, что это помещение для переработки отбросов и прочего мусора.
— Уж лучше бы они отправили на переработку весь свой парк! — гневно воскликнула Доминик Парилло.
— Наши агенты Папилье, Грилье и Сатюрель спустились в Кляксу и вернулись оттуда, нагруженные сувенирами от Бисли и совершенно неспособные исполнять свой долг перед Францией.
— Оттого, что их сделали счастливыми?
— Агент Грилье очарован до такой степени, что до сих пор не выносит критики в адрес «Евро-Бисли». Сатюрель вернулся до смерти напуганный и наотрез отказался возвращаться туда. Агента Папилье уже третий день непрерывно тошнит.
— Что же он там увидел, бедняжка?
— Он сумел описать лишь нелепую роскошь и слепящие огни Кляксы, но большего добиться от него не удалось. Кажется, говорил еще что-то о необычайно ярком зеленом свете.
Доминик Парилло вскочила на ноги.
— В таком случае я немедленно отправляюсь!
Офицер отрицательно покачал головой.
— Прошу вас! Судя по всему, за воротами Кляксы скрывается великая тайна, и ее необходимо разгадать. — Доминик расправила плечи и горделиво выпятила подбородок. — Я еду туда сегодня же. Сейчас же. Я не боюсь. Искренняя преданность любимой стране и ее культуре сделала меня бесстрашной.
— Вы отправляетесь в Америку, — напомнил офицер.
Услышав эти слова, Доминик рухнула в кресло и залилась слезами, приложив к глазам белоснежный льняной платочек, кружевные уголки которого предусмотрительно были пропитаны раствором цианида на тот случай, если его хозяйка окажется в руках врага.
— Вам поручается следить за всеми необычными событиями, имеющими отношение к корпорации Бисли, — продолжал офицер. — Хорошо бы вам удалось устроиться к ним на работу.
Доминик опустила плечи и уткнулась лицом в смертоносный платочек.
Офицер издал яростный крик, перемахнул через стол и навалился на своего лучшего агента. Они покатились по полу, вырывая друг у друга ядовитый платок, который Доминик тщетно пыталась укусить своими крепкими хищными галльскими зубами.
Когда лайнер авиакомпании «Эр-Франс» совершил посадку в международном порту Фьюризо, первым желанием Доминик было спрятаться в туалетной кабинке и улететь домой тем же самолетом.
И все же долг перед своей страной вынудил женщину покинуть удобное кресло и окунуться в насыщенный влагой воздух Флориды.
Мучения Доминик начались в первую же секунду, едва она вышла из салона.
Ее кожу безупречного молочного оттенка немедленно обволокло жарким липким воздухом, а парижская прическа Доминик превратилась в сырую массу, похожую на разбухшие кукурузные хлопья. Изящное платье девушки тут же пропиталось влагой и утратило форму.
Ее окружали грубые люди с неприятным акцентом. Разговаривая по-французски, они произносили слова целиком, даже конечные согласные, потому их трудно было понять. Что же до одежды американцев, то эти лохмотья определялись всего одним словом: «мерзость».
Положение с продовольствием оказалось еще хуже. В бакалейных лавках не «водилось» хорошего хлеба, сыры были начисто лишены аромата, а вина наводили на мысль о пойле для скота. Из соусов здесь употребляли только «пикан», который американцы иногда называли «кэтсуп», иногда — «кетчуп». Их кулинарам недоставало изысканности, портным — утонченности и мастерства. Окружающее было грубоватым и тяжеловесным — все, от пищи до людей, которые, как отметила Доминик, тоже чувствовали себя довольно неуютно в этом жарком неприветливом мире.
Она устроилась в «Мир Бисли» переводчиком, но не узнала ничего интересного. К Доминик, как, впрочем, и к другим работникам компании, относились столь бесчеловечно, что она вынуждена была взять расчет.
