настоящим именем. Другое дело наш герой: и сегодня никто ничего о нем не знает. Ни даты, ни места рождения.
Единственное указание о дате его рождения, которым мы располагаем, предоставлено лондонской «Уикли джорнал оф бритиш газеттер» Рида, от 17 мая 1760 года:
«Автор 'Брюссельской газеты' сообщает нам, что человек, представляющийся как граф де Сен-Жермен и недавно прибывший сюда (в Лондон) из Голландии, родился в Италии в 1712 году».
Неизвестно, откуда хроникер «Брюссельской газеты» почерпнул эту информацию. Весьма вероятно, что от самого Сен-Жермена. Но поскольку мы уже знаем, что он был за человек, то вправе предположить его ошибку на год или два.
Отсюда первый вывод: это не тот пятидесятилетний Сен-Жермен, которого родственник Рамо мог видеть в Венеции в 1710 году.
Наш взявшийся из ниоткуда герой всегда выбирает себе имена с аристократическим звучанием и непременно с титулами: князь, граф, шевалье. Это отличительная черта мифоманов, людей обычно невысокого, во всяком случае не благородного по крови происхождения. В этом распознается желание реванша, и думаю, что даже без излишних спекуляций тут можно обнаружить признак мучительного унижения, перенесенного в юности или в детстве.
Самое настойчивое из его притязаний, выдвинутое в конце жизни, в 1777 году, как истинная правда, состояло в том, что он якобы является первым из троих сыновей Ференца II Ракоци, князя Трансильвании, и некоей девицы Текели. Однако Ференц II Ракоци, вождь венгерского восстания против Австрийской империи, был женат не на девице Текели, а на Карлотте-Амелии фон Гессен-Ванфрид, от которой имел двоих, а не троих сыновей: Иозефа, родившегося в 1695 году, и Георга, родившегося в 1697-м, и еще дочь Карлотту, родившуюся в 1698-м. Обоих сыновей австрийцы держали в плену. Иозеф бежал из Вены в 1794 году, отправился в Турцию, где и умер, а Георг остался в хороших отношениях с австрийцами.
Правда, в одном своем письме герцог Гессен-Кассельский упоминает третьего мальчика, доверенного опеке Гастона Медичи, что наверняка и натолкнуло Сен-Жермена на мысль присвоить себе это происхождение. Увы, известно, что этот последний отпрыск умер в возрасте четырех лет.
Стало быть, принадлежность к роду Ракоци – очередная выдумка. Если у Сен-Жермена и было несчастливое детство, то по другим причинам. А если он и в самом деле был аристократического происхождения, то родовая гордость вынудила бы его сознаться в этом рано или поздно. Даже если он был незаконнорожденным, поскольку бастардов признавали и при королевских дворах.
Отсюда гипотеза, общепринятая историками, – как на то указывает среди прочих «Британская энциклопедия», – согласно которой Сен-Жермен был португальским или эльзасским евреем. Я склоняюсь к португальской версии, поскольку один современник[60] отметил, что он говорил по-французски с пьемонтским акцентом, который, конечно, эльзасцам не свойствен, зато неизбежно наводит на мысль о латинском происхождении. Другой современник, голландец, пишет о нем в 1760 году, что он выглядит как знатный испанец.[61]
Так перед нами появляется юноша, в полной мере испытавший на себе католический антисемитизм, особенно яростный в XVIII веке на испанских и португальских территориях под влиянием святой инквизиции.
Подозрение подкрепляется началом одного текста, приписываемого Сен-Жермену, «Пресвятой Тринософии»:
«Эти строки, уготованные вам в назидание, ваш друг пишет в застенках инквизиции, где содержатся самые гнусные преступники…»
Рукописная копия этого озадачивающего текста, изобилующего цитатами на древнееврейском, иллюстрациями и каббалистическими (в исконном смысле этого слова) знаками, находится в муниципальной библиотеке города Труа. Она не принадлежит руке Сен-Жермена,[62] от которого осталось много писем.
Когда Сен-Жермена спрашивали о его происхождении, он неизменно делался печален, почти слезлив, как об этом свидетельствуют два современника: господин Вульпиус[63] и госпожа де Жанлис.[64] Эта последняя приводит его собственные слова:
«Все, что я могу сказать о своем происхождении, это то, что в семилетнем возрасте я скитался в чаще лесов со своим наставником… и что за мою голову была назначена награда!»
В лесах какой страны? Почему? Когда? И по какой причине он отказывался это объяснять? Может, все это и выдумка, но сквозь нее просачивается некая доля правды, как будет видно дальше.
Незаконно приобретенное богатство
Второй факт, который может прояснить личность Сен-Жермена, – это его богатство.
В самом деле, все без исключения современные Сен-Жермену свидетельства указывают, что он располагал исключительным достатком. Лошади, драгоценные камни, гардероб, слуги – он явно живет на широкую ногу без всяких усилий. Редкий случай среди аристократии того времени: даже владетельные князья страдали тогда от постоянного безденежья и обивали пороги банкиров и ростовщиков. Чтобы соответствовать своему рангу, они закладывали собственные земли и дома. Но, насколько известно, кроме усадеб в Германии и Нидерландах, которые, похоже, служили для Сен-Жермена лишь убежищем и были им приобретены намного позже его появления на международной сцене, других земельных владений у него не было. Однако ни один банкир ни гроша не ссудил бы человеку без кола без двора, даже имя чье неизвестно.
Получал ли он в качестве агента жалованье от какой-нибудь иностранной державы? Вполне возможно; но весьма маловероятно, чтобы эта держава могла выплачивать своим агентам суммы, которые позволяли Сен-Жермену блистать так, как он блистал: по свидетельству Корнелиуса Асканиуса ван Сипстейна, которое кажется объективным, он жил в Вене как принц.[65]
Однако несомненно, что, несмотря на замашки аристократа-дилетанта, которыми Сен-Жермен щеголял, у него была настоящая коммерческая хватка. Это подтверждается двумя основанными им красильными мануфактурами (одна в замке Шамбор, другая в Германии) и явствующим из его письма к госпоже де Помпадур (май 1760 года) фактом, что он занимался еще одним видом деятельности, совершенно выпавшим из поля зрения исследователей, – фрахтованием судов.
В этом письме Сен-Жермен действительно просит фаворитку короля вмешаться в дело, касающееся голландского судна «Аккерманн», арестованного французами в Северном море, в которое он вложил пятьдесят тысяч крон – сумма значительная. Он уточняет, что некая английская фирма из Дюнкерка, «Эмери и К0», потребовала возврата корабля через суд.
Так что Сен-Жермен может сколько угодно рассказывать сказки о философском камне – золото он добывает в деловом мире.
К тому же его состояние исключительно долговечно для своего времени: оно уцелело с 1735 года, когда он впервые появился на международной сцене, вплоть до его смерти в 1784-м – целых полвека.
Однако тайна этого богатства неразрывно связана с тайной происхождения самого Сен-Жермена: он не может открыть его истоки, поскольку оно добыто сомнительным, если не преступным путем. Если бы он представлялся сыном какого-то безвестного португальского еврея, его наверняка спросили бы не только о деньгах, но также и о невероятном множестве драгоценных камней, которыми он владел. Ему грозили бы галеры или виселица, во всяком случае – осуждение на позор.
Так что он вынужден настаивать на своем якобы аристократическом происхождении, чтобы оправдать свое богатство.
Скованная тайной любовная жизнь
Третий таинственный факт о Сен-Жермене – это его сексуальность, или, скорее, его асексуальность. Этот человек интриговал как своих приверженцев, так и врагов, а круги, которые он избрал для своего вращения, были, как известно, не слишком склонны к скромности. Там не преминули бы заметить его похождения. Но на сей счет нет ни одного анекдота, ничего. Он был, как утверждает госпожа де Жанлис, очень чистых нравов.
Среднего роста и телосложения, с приятным лицом, если верить портрету, заказанному с него маркизой д'Юрфе, с безупречными зубами, как отмечает один современник, он, однако, не выглядит евнухом. Был ли он гомосексуалистом? При малейшей неосторожности с его стороны обвинений бы хватало. Однако до нас не
