ответственность за уличные беспорядки ляжет на него.
Годолия направился к двери, но Анна остановил его, задав вопрос:
– Как ты думаешь, почему Пилат интересуется Иисусом?
– Во всем виновата его жена. Эта старая дура считает Иисуса кудесником.
– Нет! – возразил Анна. – Римский прокуратор никогда не пойдет на поводу у своей капризной жены. Причина кроется в чем-то другом.
– И что же это может быть? – спросил Каиафа.
Анна потеребил бороду.
– Вероятно, он хочет использовать Иисуса в игре против нас. Например, сделать его фактическим царем Иудеи.
– Что? – недоверчиво откликнулся Каиафа.
– Царь-клиент. Как Ирод Великий. Как тетрарх, – объяснил Анна. – Очень удобно. При человеке, которого сделали царем и одновременно первосвященником, ситуация заметно упростится. Для римлян это гарантия мира. Не надо питать иллюзий, Годолия, – если нас выпроводят за дверь, в лучшем случае никто не станет оплакивать нашу судьбу.
– Ты хочешь сказать, – пробормотал Искариот, – что Иисус мог бы действительно стать царем Иудеи и первосвященником?
– Идем, Искариот. Жребий брошен, – ответил Годолия.
– Нет! – застонал Иуда.
– Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? – спросил Годолия. – Идем, говорю тебе!
И он бесцеремонно вытолкал Иуду в ночь.
Анна и Каиафа налили себе вина.
– Ты уверен? – спросила Прокула, глядя на супруга поверх чаши с фруктами, поданными на десерт. – Ты уверен, что они не причинят ему зла?
– Я уже тебе сказал. По крайней мере до тех пор, пока не учинят над ним суд.
– А потом?
– Возможно, они приговорят его к бичеванию.
– К бичеванию! – в ужасе повторила Прокула. – Но он же не разбойник! Не можешь ли ты им помешать?
– Не знаю, – ответил раздосадованный Пилат. – Я еще не видел этого человека. Как я могу знать, стоит ли его спасать и не наживу ли я неприятностей с этим Иисусом?
– Но вчера ты говорил… – запротестовала Прокула.
– Да, я говорил, что он был бы хорошим царем Иудеи. Но может ли он? Сначала я должен встретиться с ним. А вдруг он обыкновенный мечтатель, один из этих пифийских иудеев, у которых головы заполнены туманом и пророческими проклятиями? Так зачем тогда его защищать? Но ради того, чтобы угодить тебе, я разрешу им только бичевание. Это не убьет его!
– Они хотят распять его, Пилат, и тебе об этом известно! Неужели ты не можешь им помешать?
– Возможно, – сказал Пилат.
Он встал и направился к окну.
– Возможно? – воскликнула Прокула, и ее глаза чуть не вылезли из орбит от гнева.
– Как тебе известно, этот человек – ставка в крупной игре, которую ведут враждующие группировки иудеев. Я не могу немедленно встать на его защиту, поскольку этим спровоцирую волнения. Можно распять человека и продержать в течение нескольких часов на кресте, а затем тайно снять. Это не убьет его. Мои солдаты терпели гораздо худшее, но они выжили. Гай Семпроний, которого ты хорошо знаешь, провисел на дереве вниз головой несколько часов, а сейчас чувствует себя гораздо лучше, чем ты или я.
– Он оглох, – сказала Прокула.
– Да, он оглох! – раздраженно воскликнул Пилат, поворачиваясь лицом к жене. – Давай сначала встретимся с этим человеком, ладно? И верь мне!
И Пилат снова отвернулся к окну.
Внизу стражники несли караул на освещенной факелами террасе, которая возвышалась над долиной Кедрона, погруженной во мрак. Вдалеке чернела глыба Елеонской горы. Мрачный пейзаж, населенный незнакомыми богами. На первый, поверхностный, взгляд этот пейзаж мог бы напомнить холмы Рима. Но Пилат всем своим сердцем, каждой частичкой своей загорелой кожи, каждой извилиной мозга знал, что здесь нет ничего римского. Этот мрак таил в себе грозную силу, которую Пилат, не привыкший проявлять гибкость, никак не мог постичь. Будь проклят этот Восток! Пилат слышал немало невероятных историй, распространяемых людьми со слабым умом, наподобие тех, что по вечерам рассказывали его изнывавшие от безделья солдаты, когда греческое вино, которым обильно поливали ягненка, приправленного шафраном» и запахи резеды и сандалового дерева лишали их железной римской логики. Это были истории о храбрецах, сражавшихся против привидений, или о мечах, пронзавших неосязаемые тела. Пилат сочувственно внимал рассказчикам. Но сейчас он, официальный представитель Рима, был вынужден иметь дело с нематериальным противником, но не с божеством, которое спустилось в сиянии света, а скорее с туманом, упавшим в сумерках на неясную, гудящую, трепещущую землю. Как подумаешь, что этот человек – якобы посланец единого Бога! Пилат пожал плечами.
– О чем ты думаешь? – спросила Прокула.
– О Саломии, – солгал Пилат.
– А что с ней?
– Соглядатаи донесли…
– Да?
– Соглядатаи донесли, что она плетет заговор вместе со своей бабкой, первой женой Ирода Великого, Марией Клеопой, пытаясь спасти Иисуса, – сказал Пилат, отводя взгляд от иудейского пейзажа.
– Саломия? – удивилась Прокула. – Но я полагала, что она ответственна за казнь этого отшельника, Иоканаана, союзника Иисуса?
– И тем не менее это так.
Над дымом, поднимающимся над тлеющим алоэ, кружилась мошкара, играя на крошечных скрипках пронзительные песни. Одним ударом Прокула убила нескольких насекомых, севших ей на ногу.
– Мои люди проследят, чтобы сегодня вечером с Иисусом ничего не случилось, – сказал Пилат. – Спокойной ночи.
Слуга сообщил Иосифу Аримафейскому, что у дверей дома Каиафы он видел два вооруженных отряда. Это были римские охранники и охранники Храма. Затем он стал убирать со стола, за которым ужинали хозяин и его гость Никодим. Слуга поставил перед ними кувшин с душистой водой и чашу, полную самосского вина, по цвету напоминавшего топазы.
– Они собираются арестовать Иисуса, – сказал Иосиф Аримафейский. – Через час мы обо всем узнаем.
Никодим цокнул языком.
– Одно из лучших вин, которые мне доводилось пить, – сказал он, – По вкусу оно напоминает древесную смолу и менее сладкое, чем другие греческие вина.
– Они держат его в течение года в дубовых бочках, а затем осветляют при помощи яичного белка.
– Яичного белка?
– Они вливают несколько белков, и те опускаются на дно, увлекая за собой примеси, которые образуются в процессе брожения. Затем они переливают вино в другую бочку. Таким образом они получают светлый напиток, пригодный для транспортировки.
– Что произойдет, если Пилат прикажет освободить Иисуса? – после долгого размышления спросил Никодим.
– Он станет героем за несколько часов. По всем улицам пойдут процессии, люди будут распевать радостные песни и требовать его коронации. За эти несколько часов Синедрион потеряет свою власть. В Храме вспыхнет мятеж. Например, люди будут отказываться платить торговцам. Или что-то вроде этого. Пилат может притвориться, будто исполняет волю народа. Он отправит Каиафу в отставку и назначит на его место Иисуса.
Иосиф Аримафейский вздохнул.
