освобожу тебя, ты окажешься пешкой в моей игре. Однако сейчас ты должен осознать, что ставка в игре – твоя жизнь.
Пилат встал и направился к двери.
– Прикажите людям, собравшимся внизу, замолчать, или я рассержусь.
– Я им уже приказывал, – ответил стражник. – Но это толпа священников. Может, все-таки следует побить их палками?
Пилат выругался и захлопнул дверь. Он обратился к Иисусу, который не изменил позы и теперь стоял спиной к прокуратору:
– Слушай меня внимательно! На улице вот-вот из-за тебя вспыхнет мятеж. Было бы хорошо, если бы ты поскорее нашел доводы в свою защиту. Мы не можем торчать здесь весь день. Ты потомок Давида? Если да, подтверди, и этого будет более чем достаточно. Но скажи поскорее! Тогда я смогу немедленно освободить тебя, а чуть позже мы установим твою принадлежность.
Пилат зашагал из угла в угол.
– Возможно, Рим не проявит враждебности к законному царю Иудеи.
Иисус посмотрел на Пилата. Хитрый. Честолюбивый. Солги и получи царский венец. Под всевидящим оком Господа?!
В окно влетел камень. Крики стали неистовыми. Одна, а то и две сотни старых бородатых фанатиков требовали крови! И только потому, что их древние обычаи были опорочены!
«Если в Риме кто-нибудь примется утверждать, будто он сын Юпитера…» – подумал Пилат.
Нет, такого человека не встретят с распростертыми объятиями! Цезарь разгневается. У богов есть веские основания оставаться наверху и не плодить ублюдков! Даже Геркулес был бы брошен в тюрьму!
– Проклятие! – прошептал Пилат на арамейском языке.
Прокуратор выучил это слово:
– Охрана!
Пилат позвал так громко, что все подскочили. Командир охранников не заставил себя ждать. Пилат на минуту задумался. Этот таинственный иудей вряд ли скажет что-нибудь определенное, а Пилату совершенно не хотелось доставлять Синедриону удовольствие. Необходимо было взять ситуацию под контроль.
– Командир, выставь двадцать вооруженных людей перед террасой.
Потом прокуратор повернулся к Иисусу и спросил:
– Значит, тебе нечего сказать?
– Я невиновен.
Пилат недоверчиво посмотрел на Иисуса. Невиновен, да, но не в смысле, противоположном смыслу слова «виновен». И этот человек заставил Синедрион дрожать от страха?
– Твоя невиновность никого не волнует! – воскликнул Пилат. – Невиновность никогда не имела значения, когда речь шла об интересах отдельных людей и целых народов!
Дорога была каждая минута, а человек, голова которого была поставлена на кон, не нашел ничего лучшего, чем заявить о своей невиновности!
– В данный момент в твоих руках судьба твоего народа. Хочешь ли ты стать вождем иудейского народа? Интересы иудеев и Рима могут совпасть. Ведь совпадали же они при Ироде Великом. Ты понимаешь меня?
Иисус пребывал в полнейшей растерянности. Неужели для этих людей не было ничего важнее светской власти? Но в то же время ему не давал покоя и другой вопрос: неужели на протяжении всей своей жизни он только и делал, что готовился принести себя в жертву? Но ради чего? Иисуса охватила тревога, и он не нашел слов, чтобы ответить Пилату.
«Он не верит мне, – думал Пилат. – Он думает, что я только притворяюсь».
Прокула приоткрыла дверь и долго смотрела на Иисуса, потом, не выдержав взгляда Пилата, ушла.
– Давай спустимся, – предложил Пилат.
Прокуратор открыл дверь и резким кивком обратил на себя внимание секретаря и стражников.
– Проводите его вниз вместе со мной.
Они вышли на устланный плитами помост, нависавший над террасой. Собравшиеся снаружи приблизились к ним, однако они не решались дотрагиваться до стен языческого дворца, поскольку боялись осквернить тело и душу. Ну конечно! Назревал скандал. Пилат окинул толпу взглядом: одни раввины, их подручные и доносчики, ловко управляемые саддукеями! И уже только поэтому прокуратору захотелось сыграть с ними злую шутку.
Раввины вновь начали кричать. Вернее, издавать душераздирающие вопли.
– Замолчите! – грубо приказал Пилат на латыни.
Эхо его приказа отразилось от стен дворца, перелетело через стены укреплений и растворилось в Иудейских горах. Гнев римлянина сразу же отрезвил и одновременно встревожил раввинов. В центре стоял Годолия, плотно сцепив зубы.
– Я понимаю, – продолжил Пилат, – вы пришли, чтобы потребовать освобождения вашего царя.
И прокуратор показал рукой на Иисуса, который устремил на толпу застывший взор.
Ответом Пилату стали крики, свист, сжатые кулаки.
– Тише! – вновь крикнул Пилат. – Неужели вы думаете, что мне нужен царь иудеев?
Годолия стал красным, как переспевший гранат. Бессонница не только не обессилила его, но, напротив, наделила еще большей энергией.
– Перестань оскорблять нас! Этот человек не только не наш царь, но и вообще не царь! Он самозванец!
Пилат с нескрываемым удовольствием смотрел на Годолию, который начал терять над собой контроль.
– Распни его! – кричал Годолия. – Мы приговорили его к смерти, поскольку он осквернил нашу религию!
Раввины вторили Годолии:
– Распни его! Распни!
Однако это сборище вполне могло спровоцировать беспорядки! А прокуратору это было ни к чему. Конечно, он быстро подавил бы мятеж, но Рим непременно провел бы расследование…
– Почему? Что плохого он вам сделал? – спросил Пилат.
– Ты не понимаешь нашей веры! Распни его!
Пилат повернулся к Иисусу.
– Говори же! – буквально выдохнул прокуратор.
Но Иисус, казалось, окаменел. Взять в свои руки власть и иметь дело с этими людьми!
– По традиции в преддверии вашего праздника я освобождаю одного арестованного, – сказал Пилат. – Арестованных двое – он и Иисус Варавва![5]
– Кто такой Варавва? – спросил один из раввинов, нахмурив брови. – Он наш человек?
– Кто такой Варавва? – спросил Годолия у левита.
Левит пожал плечами. Он не знал этого арестованного. Да и само имя казалось подозрительным.
– Кого я должен освободить – Иисуса или Варавву? – продолжал настаивать Пилат.
– Освобождай кого хочешь, но только не этого человека, – ответил Годолия.
Пилат обдумал ответ Годолии, повернулся к своему помощнику и сказал:
– Уведи арестованного. Пусть его побьют кнутом.
Пилат попытался поймать взгляд Иисуса, но ему это не удалось. Прокуратор вернулся во дворец.
– Пойдем, – сказал Годолии один из раввинов, – мы выиграли дело.
– Я в этом не уверен. Он не отдал приказа распять этого человека. Я возвращаюсь в Синедрион, а ты скажи остальным, чтобы они ни в коем случае не расходились. Пилат может вывести сюда солдат, и тогда нам будет негде выражать недовольство.
Было десять часов утра. Задул довольно сильный ветер. Годолия чихнул.
– Пошли, – сказал охранник Иисусу, беря его за плечо.
Командир охранников тоже попытался встретиться взглядом с осужденным, но и он потерпел неудачу.
