Месть женщины
Сменхкара и те, кто отныне являлись его подданными — ведь обладая титулом регента, он по закону наследовал трон умершего фараона, — решили отправиться в Царский дом. Они обошли высокий фасад здания, вздымающийся над всей улицей, чтобы пройти через сады. В последующие семьдесят дней, пока не завершится бальзамирование, вход в большой зал частных аудиенций будет запрещен. Помимо личного писаря регента сопровождали Первый придворный Тхуту, Панезий, Первый слуга Атона, их собственные писари и носильщики вееров — всего около тридцати человек.
— Где Пентью? — спросил Сменхкара.
Никто его не видел.
— А Майя?
Этот тоже исчез.
Подходя к ведущим в сад дверям, они были удивлены, увидев там с полсотни вооруженных до зубов стражников.
— Ты вызвал стражу, господин? — спросил Тхуту.
— Нет, — ответил Сменхкара, нахмурившись.
Они еще больше удивились, когда оказалось, что страже отдан приказ не пускать их.
— Приказано не пускать регента Сменхкару в Царский дом! — заявил стражник.
Сменхкара и его спутники на какое-то время потеряли дар речи.
— Кто отдал приказ?
— Уерсеф, начальник гарнизона Ахетатона.
Сменхкаре понадобилось некоторое время, чтобы осознать услышанное. Он повернулся к Тхуту и приказал:
— Приведи моих лошадей из конюшен.
Не успел Тхуту броситься выполнять приказ регента, как командующий заявил:
— Регенту Сменхкаре запрещается использовать царских лошадей. Конюшни охраняются.
Сменхкара побледнел. Он и его свита обменялись недоуменными взглядами. Так как власть ему досталась по велению умершего царя и он все еще не был коронован, Сменхкара не имел права отдавать приказы; он зависел от Царского совета, который еще даже не собирался для подтверждения его полномочий.
— Идемте, — сказал он.
И они покинули сад. Оказавшись на улице, Сменхкара заявил:
— Мы идем к начальнику гарнизона. Я хорошо его знаю.
Будучи регентом, Сменхкара поддерживал доброжелательные отношения с Уерсефом, и теперь ему стало ясно, почему тот чувствовал себя неловко во время прощальной церемонии.
Казарма находилась в получасе ходьбы от Царского дома, в северной части города. Уличная толпа с удивлением смотрела на движущийся пешком царский кортеж.
Когда они дошли до казарм, оказалось, что у начальника гарнизона как раз время послеобеденного отдыха. Сознающий зыбкость положения регента, но знавший о его хороших отношениях с Уерсефом охранник согласился сообщить начальнику гарнизона о приходе гостей. Через несколько минут Уерсеф вышел поприветствовать Сменхкару и его свиту, на ходу поправляя парик, надетый в знак уважения к высокому гостю. Он преклонил колено перед юношей, и это был еще один знак уважения.
— Кто приказал тебе не пускать меня в Царский дом? — спросил Сменхкара.
— Царица, почетная регентша.
— Но ведь регент я!
— Я всего лишь выполняю приказы, почтенный регент. Вчера вечером неполный Царский совет назначил Нефертити преемницей Эхнатона. Там присутствовали Майя, Пентью и мой господин Нахтмин. И Ай, конечно.
— Нахтмин тоже был там?
— Да, господин.
— Но ведь он не является членом Царского совета!
— Ему вернули все его полномочия. Он ничего не мог сделать, ему оставалось лишь согласиться с решением трех остальных членов совета. Его убедили, что Хоремхеб согласен с этим.
Сменхкара опустил взгляд и задумался. Это был захват власти, устроенный в страшной спешке, несомненно, Нефертити и ее отцом. Это была месть женщины, властной женщины. Нефертити хорошо знала вкус власти. Она не могла простить Сменхкаре того, что последние три года была отстранена от управления страной, не говоря уже о том, что он отнял у нее любовь мужа. Но власть она могла себе вернуть!
Сменхкара прекрасно понимал ее. Но он не был готов к столь внезапному повороту событий.
— Почтенный регент, не испытываешь ли ты жажды? — спросил Уерсеф. — Я был бы счастлив предложить тебе и твоим спутникам холодного пива.
Сменхкара кивнул. Жара становилась невыносимой. Уерсеф отдал приказ, и тут же были принесены три глиняных кувшина и кубки.
Утолив жажду, гости поняли, что им больше нечего делать в казармах.
— Господин, — произнес Тхуту, — время не стоит на месте. То, что происходит, недопустимо. Позволь предложить тебе воспользоваться гостеприимством моего дома. У нас будет достаточно времени для раздумий.
— А не навестить ли нам прежде Нефертити?
Панезий сложил губы в лукавую усмешку.
— Господин, — отвечал он, сознательно называя Сменхкару его старым титулом, — чего ожидает женщина, которая только что нанесла поражение противнику? Протестов. Ты достаточно проницателен, и тебе известно, что это было бы еще одним признанием твоего поражения. Она считает, что у тебя много возможностей. Твое молчание будет признаком презрения, что еще больше обеспокоит ее. Верь мне, если до ночи ты не явишься к ней выразить свое возмущение, она не сможет спокойно заснуть.
— Но что мы сделаем после? — спросил Сменхкара, признавая его правоту.
— Сегодня вечером мы соберемся в доме Тхуту. — И, обращаясь к последнему, Панезий добавил: — Позволь мне привести кое-кого к тебе на ужин.
— Твои люди будут желанными гостями в моем доме, — ответил Тхуту.
«Любопытный тип этот Панезий! — подумал Сменхкара. — На чьей же он стороне? Он должен был принять сторону Нефертити, истовой защитницы культа Атона, однако примкнул к побежденным…»
Анхесенпаатон села на свою постель. Какое странное послание! И получила она его необычным способом. Она не знала, что и думать. Царевне ничего не было известно о политических интригах, она не знала, кто такие Хумос и Нефертеп, ей было известно только имя ее дяди Хоремхеба. Но девушка чувствовала, что послание очень важное.
С камнем в руке она вышла из своей комнаты на террасу и отправилась к Меритатон, чьи покои были рядом. Старшая сестра спала, лежа на спине, практически обнаженная. Ее дыхание было тяжелым. Какое-то мгновение Анхесенпаатон любовалась грудью своей сестры, кожа которой блестела от пота, а потом села на постель и положила руку на ногу сестры. Дыхание Меритатон прервалось, два или три раза она даже слегка всхрапнула. Потом открыла затуманенные сном глаза.
— Что случилось? — встревоженно спросила она.
Анхесенпаатон протянула ей камень.
— Откуда это у тебя?
— Да вот, когда мы возвращались, какой-то мальчик сунул мне это прямо в руку.
— Мальчик?
— Да, мой ровесник.
