Вдову суконщика похоронили рядом с мужем. Ее сын не пришел даже в церковь. Наверное, он был в странствии. Все мужчины всегда пребывали в странствии.
В особняке Дюмонслен Жанна не находила себе места.
И решила ехать в Анжер.
Это была земля короля без королевства, Рене Анжуйского. Никто не мог сравниться с этим человеком по числу поражений. Некогда он был королем Неаполя – и перестал им быть. Королем Иерусалимским – чистая фикция! Неаполя и Сицилии – войска Альфонса V Великодушного отобрали их у него! Имея титул герцога, он попал в плен, когда попытался забрать свое достояние, Лотарингию. Карл VII мог бы освободить его, но ничего не сделал. Всем было известно, что король Рене – так его называли – не слишком доверяется родственным связям. Его брат, граф Мэнский, был честолюбцем и соглашателем – одно явно противоречило другому. Его сын Иоанн Калабрийский, авантюрист в поисках короны, ослеплялся любой, пусть даже неправдоподобной, надеждой. Рене сохранивший куртуазные манеры, всегда отправлял посольство с поздравлениями новоизбранным папам, однако больше не хотел ни воевать, ни тем более интриговать ради золотого венца. Он позволил Альфонсу Великодушному править Неаполем и Сицилией, принадлежавшим ему по праву наследства. Не из-за вялости характера: слишком сильна была в нем философская жилка. Царствовать означало проливать кровь, и одно кровопролитие всегда влекло за собой другое. Любой король – это волк. Рене хотел остаться человеком.
В Анжере было достаточно хорошей пищи, хорошего вина и хорошеньких девушек, чтобы утешить его за все потери. Дородное телосложение свидетельствовало, что этот король без короны весьма ценит первые две радости, а масляный взгляд – что не чужд он и третьей. Он читал Вергилия и Сенеку, слушал музыкантов и привечал поэтов. У него был свой двор, где все интриги имели лишь одну цель – добиться нового приглашения. За приятный стишок или изящный мадригал там можно было получить вознаграждение, но только не доходную должность.
Жанна выслушала множество мнений о Рене и Анжере. И пришла к заключению, что этот город может стать утешением для разбитого сердца. Само имя его ласкало слух, а местонахождение в Анжу сулило надежду на радость и празднества.
Она, обычно столь решительная, тянула с отъездом несколько дней. Покинуть места, где расцвело и потом внезапно пресеклось ее счастье, означало в каком-то смысле проститься с собой.
Непредвиденные события вынудили ее поторопиться с решением.
В первых числах августа 1466 года по улице Бюшри утром промчался человек, охваченный паническим ужасом. Он кричал во все горло:
– Чума! Чума вернулась!
Услышав это, жители не задержались у окон. Они – Гийоме в числе прочих – бросились за ним, чтобы узнать, говорит он правду или повредился рассудком.
– Двое больных в Нельской башне… я только что оттуда! – задыхаясь, лепетал он. – Трое больных и один умерший в Шатле! Надо бежать! Я спешу к жене и детям!
Его отпустили, хотя при других обстоятельствах распространение столь опасных слухов стоило бы ему дорого – взбучки по меньшей мере. Уже через час появились новые известия о больных, подтвержденные городскими стражниками. Гийоме закрыл ставни в лавке и побежал к Жанне, на улицу Бьевр.
– Хозяйка! – крикнул он, едва переводя дух. – Говорят, в городе чума. Я закрыл лавку.
Кормилица вскрикнула, а Жанна смертельно побледнела.
– Ты хорошо сделал, – сказала она. – Пусть и Сидони закрывает свою. Что касается Сибуле…
– Он наверняка знает. На рынке уже есть один умерший.
Тут как раз и появился Сибуле, который хотел предупредить Жанну, что он тоже закрыл лавку. Ибо оба они опасались, что любой клиент может заразить стаканы, полы, воздух и бог весть что еще!
Чума! Черная смерть! Все хорошо знали ее симптомы: сильнейший жар, гнойные бубоны в паху или под мышками, жгучая Жажда, кашель, затрудненное дыхание и затем, после ужасной агонии, смерть. Она вдруг начинала косить людей в том или ином городе, потом через несколько недель исчезала, непонятно по какой причине и каким образом, оставив после себя десятки Или сотни мертвецов. Курносая собирала жатву каждый год.
Конечно, некоторым счастливчикам удавалось выжить Другие золотом убеждали цирюльников вскрыть им бубоны Но таких было один на сто, на тысячу…
– Колодцы, Гийоме! Стереги колодцы! – приказала Жанна. – И воду берите только из них. Из дома не выходите! Ни к кому не прикасайтесь! Я не хочу потерять всех.
Он улыбнулся, чтобы успокоить ее.
– Мы и не такое видывали, – ответил он.
– Нужно просто запереться в доме, – сказал Сибуле. – Провизии у меня достаточно, слава богу. У Сидони и Гийоме, конечно, тоже. А у вас?
– На три-четыре дня, не больше, – ответила Жанна.
– Хотите, я вам принесу?
– Спасибо. Нет. Я постараюсь уехать в Анжер. Лавки откроете лишь после того, как эпидемия кончится.
Жозеф слушал этот разговор с озабоченным видом.
– Как вы рассчитываете уехать? – спросил он.
– На повозке, как обычно.
– Я удивлюсь, если вы найдете хоть одну. Уехать хотят все, кто еще этого не сделал.
За ужином все, естественно, пребывали в мрачном настроении. Слуги принесли новые известия: умерло еще шесть человек.
