произносил слова так, словно пел их: 'Парриижские таамооженники – отъяавленные негоодяи'.
Он привез идею, что и было целью его путешествия.
– Печатня, – сказал он просто, и глаза у него заблестели.
Уже пятнадцать лет назад один немец или голландец, никто не знал точно, придумал новый способ книгопечатания: не вырезая буквы в зеркальном отображении на деревянной доске, но укладывая заранее отлитые из свинца литеры в специальную форму. Жозеф слышал об этом еще в коллеже, Жанна – никогда. Оба ни разу не видели книг, отпечатанных таким образом. Это было похоже на выдумку. Оба знали лишь маленькие книжки, отпечатанные на старый манер, наподобие 'Лэ', подаренного Жанне Жаком. Жозефу рассказывали о Библии на латыни объемом в тысячу двести страниц, отпечатанную будто бы в Страсбурге или в Бамберге, точно никто не знал; она стоила сто экю! Немыслимые деньги, только принц или кардинал мог позволить себе подобную прихоть.
Жозеф разлил по бокалам желтое луарское вино, и они уселись перед огнем.
– Печатня, – вновь заговорил Феррандо, – это будущее. Отныне можно выпускать сотни одинаковых книг, очень дешевых. Надо только иметь оборудование. Но оно очень редкое и работать на нем нелегко. Существует всего два или три комплекта.
Он описал основные принадлежности печатни: ящик с буквами, или наборная касса, раздвижные формы, куда укладывают рядами литеры, прессы, которые прижимают бумагу к буквам, предварительно намазанным чернилами. Все дело в чернилах.
– Они должны быть достаточно жидкими, чтобы покрыть всю поверхность каждой литеры, не должны сохнуть слишком быстро или слишком медленно, не должны выгорать на солнце. Главное – тайна чернил! – воскликнул Феррандо. – Но ее хорошо оберегают.
– Как это затрагивает нас? – спросил Жозеф.
– В октябре я должен был встретиться в Париже с человеком, который напечатал Библию на латыни, Иоганном Фустом, чтобы выкупить у него материалы и секреты ремесла. Он приехал до меня, в августе. Потом его дочь Дина написала мне, что он умер от чумы[44].
– Где же находятся материалы? – спросил Жозеф.
– Именно это я и хотел бы узнать, – сказал Феррандо.
– Ты не заходил туда, где жил Фуст?
– Я не знаю его парижского адреса.
– Судя по твоему описанию, оборудование это довольно тяжелое и громоздкое, – сказала Жанна. – Если Фуст привез его с собой, оно с большой долей вероятности находится там, где он остановился. Сколько это стоит?
– Мы договорились, что я сделаю первый взнос в тысячу ливров, – ответил Феррандо.
– Тысяча ливров! – вскричал Жозеф, подпрыгнув в кресле. – Но это же громадная сумма! Почти семьсот двадцать пять экю!
За такие деньги в Париже можно было снять десять домов на двадцать лет или купить три.
– Это примерно половина суммы, которую Фуст предложил одному ремесленнику по имени Генсфлейш[45], чтобы тот изготовил оборудование: тысяча девятьсот гульденов, то есть тысяча триста восемьдесят два экю.
– Но почему же так дорого? – удивилась Жанна.
– Я уже сказал: это редкость.
– В таком случае почему Фуст решил продать его?
– Потому что ни у него, ни у Генсфлейша нет достаточных средств и связей, чтобы получать заказы. Они не смогли наладить дело.
– А как бы ты распорядился этим оборудованием? – спросил Жозеф.
Очаровательная улыбка, так украшавшая Феррандо, осветила его лицо.
– Для начала я бы привлек моего дядю кардинала Бонвизи. Мы могли бы получить с его помощью привилегию на печатание индульгенций, за счет которых его святейшество папа Павел II наполняет свою казну. При цене в пол-ливра за индульгенцию две тысячи таких листочков позволят нам вернуть большую часть затраченных средств.
– А индульгенции часто продаются? – спросил Жозеф.
– На Пасху и на Рождество, – сказал Феррандо, протягивая ему стакан, чтобы он налил еще вина.
Жанна с трудом сдержала улыбку: это напомнило ей дело с пирожками, но размах был совсем иным.
– Однако, – продолжал Феррандо, – есть много других текстов, и можно печатать не только индульгенции, но, например, Ветхий и Новый Завет, которые с папского благословения почел бы долгом купить любой зажиточный христианин ради спасения своей души. Если издать в достаточном количестве Библию, которая стоит сегодня сто экю или больше, можно будет с выгодой продавать ее за двадцать, ведь затраты на печать составят всего несколько ливров.
Жанна убедилась, что за ангельскими манерами Феррандо Сассоферрато скрывается смелый коммерческий ум.
– Тут есть один плюс, о котором вы, возможно, уже догадались, – сказал Феррандо, – но всегда лучше все проговаривать до конца: печатня, способная выпускать тексты в сотнях экземпляров, дает большую власть, чем деньги. Власть почти королевскую.
Жанна и Жозеф слушали, пораженные.
Да, это и в самом деле власть. Бесконечно более заманчивая, чем деньги.
