засмотрелся, что забыл про завтрак и обход. Врачи потом долго ругались и сказали, что такого больного надо выписывать как можно скорее… Во он отмочил, да?
Все-таки ошибка, с облегчением подумал Славка. И еще подумал, что, наверно, не будет никому рассказывать о том, что видел в среду в раздевалке.
А Сашок уже переехал на другую тему:
— Инна Пална в школе появилась. Она, оказывается, в командировку ездила. Она сегодня перед уроками фотографии раздавала. Я сейчас покажу…
Льдинка тревоги кольнула в сердце.
— НЕ НАДО! — Получилось громче, чем следовало. — Я видел уже, у меня есть, — стараясь загладить ошибку, незнакомым сиплым голосом добавил Славка. — Хорошая фотография… Слушай, а что сегодня задали?
Сашок, не заметив подвоха, расстегнул портфель, вытащил дневник с тетрадками. Показал все, объяснил. Он настоящий друг, Сашок.
Когда он собрался домой, Славка встал с кровати (голова уже не кружилась), проводил его до входной двери. В прихожей после вчерашнего были постелены газеты и пахло гарью. НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО У ТЕБЯ, КАРЛИК, весело подумал Славка. НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. И НЕ СЛУЧИТСЯ.
Он вошел к себе и только сейчас заметил, что Сашкин дневник все еще лежит на столе. Славка схватил его, чтобы броситься вдогонку и отдать хозяину, но в этот момент какой-то листок выскользнул из страниц. Славке показалось… Он поднял листок.
Да, ему не показалось. Это действительно фотография.
И НЕ ПРОЙДЕТ. Потому что
Сны об Атлантиде
(триптих)
Третий рассказ Аэлиты
Примерно год тому назад мне пришлось по делам редакции ненадолго выехать в один из районных центров Приуралья. Остановился я у старого знакомого одного из наших сотрудников. Обычное дело: небольшая посылка из столицы в обмен на недолгое, но искреннее провинциальное гостеприимство.
Хозяин мой, Леонид Дмитриевич Калашников, оказался бывшим школьным учителем истории. Быстро преодолев первую неловкость и покончив с разговорами типа «а у вас — а у нас», мы перешли на более близкие сердцу темы. К моему удивлению, Леонид Дмитриевич оказался большим любителем фантастики. Меня это искренне обрадовало, потому что я сам с детства страдаю тем же недугом.
Беседуя о фантастической литературе, мы вспомнили двадцатые годы: Берроуза, Айхакера, Пьера Бенуа, «Аэлиту» Толстого. «Аэлита» с детства была моим любимым романом, и я тут же высказал Калашникову свое мнение, что, по-моему, и сейчас мало кто способен создать подобный шедевр, нарисовать такой неправдоподобный, но заставляющий верить в свою реальность мир. И даже рассказы Аэлиты о расцвете и гибели Атлантиды, заимствованные Толстым у оккультистов, в которых мало что осталось от истинной истории человечества, звучат в романе так убедительно, как, может быть не звучат теории настоящих ученых.
Слушая меня, Леонид Дмитриевич потихоньку пил — чай и улыбался. Вначале я старался не обращать внимания на его улыбки, но постепенно стал раздражаться. Заметив это, хозяин прервал меня и, извинившись, вышел в другую комнату.
Вернулся он с тоненькой папкой и, положив ее на край стола, принялся рассказывать.
Когда-то он знал Толстого. Они были дружны, и Калашников немало помог Алексею Николаевичу, когда тот работал над «Аэлитой». Толстому необходим был человек, хорошо разбирающийся в древней истории, способный подобрать материалы, объяснить детали; посоветовать, как придать достоверность его фантазиям и связать воедино придуманное прошлое двух цивилизаций. Таким человеком стал Калашников.
С тех пор и хранит Леонид Дмитриевич небольшой рукописный отрывок, не вошедший по каким-то причинам в книгу. Первоначально, по замыслу писателя, он должен был составить часть главы «Древняя песня». Кстати, отрывок начинается и заканчивается, текстом, сохраненным в романе. В этом нетрудно убедиться.
ДО недавнего времени рукопись эта была для Калашникова лишь дорогой памятью. Но в последние годы Леонид Дмитриевич, к своему великому удивлению, стал встречать факты и даже идеи, приведенные и высказанные в романе в научных работах и популярных журналах! Поначалу он воспринял это как простое совпадение, курьез, но вскоре эту мысль пришлось отбросить: слишком явной была связь. И Толстой, и современные историки опирались на одни и те же древние тексты и археологические находки, их теории были похожи как близнецы: различались только названия стран и народов.
Поразительно, сказал тогда Калашников, как смог он в те далекие года увидеть и понять нечто, остававшееся скрытым от ученых еще более полувека. Разве что Толстой имел доступ к каким-то неизвестным или погибшим позднее материалам? Не знаю, насколько справедливо это предположение, не хочу гадать впустую. Пусть на этот вопрос отвечают другие. Моя роль в данной истории уже сыграна: третий рассказ Аэлиты перед вами…[1]
Иха, затопив очаг, сложенный из крупных, позеленевших от времени камней, молча поклонилась и выскользнула в золотую дверцу — ушла к крылатой лодке.
Лось стоял, скрестив руки на груди, и оцепенелым взглядом смотрел на языки пламени, бросающие на стены смутные корчащиеся тени.
«Нужно завтра же лететь в город, помочь Гусеву», — пронеслось у него в голове и тут же пропало — на плечи легли маленькие руки Аэлиты.
Лось порывисто обернулся и встретился взглядом с огромными зрачками пепельных глав. В их влажной глубине дрожали отблески огня. Бледно-голубоватое лицо с резкими тенями смягчилось в оранжевых отсветах пламени.
— Пойдем, — тихо, одними губами, произнесла Аэлита, и ее маленькая сухая рука потянула его за собой.
Аэлита и Лось сидели на краю бездны. Солнце уходило за острые вершины. Резкие длинные тени потянулись от гор, ломались в прорывах ущелий. Мрачно, бесплодно, дико было в этом краю, где некогда с спасались от людей древние Аолы.
— Когда-то горы были покрыты растительностью, — сказала Аэлита, — здесь паслись стада хашей, и в ущельях шумели водопады. Тума умирает. Смыкается круг долгих тысячелетий. Быть может, мы — последние: уйдем, и Тума опустеет.
Она замолчала Солнце закатилось невдалеке за драконий хребет скал. Яростная кровь заката полилась в высоту, в лиловую тьму.
— Но сердце говорит мне иное, — Аэлита поднялась и пошла вдоль обрыва, поднимая клочки сухого мха, веточки.
Собрав их в край плаща, она вернулась к Лосю, сложила костер, принесла из пещеры светильник и, опустившись на колени, подожгла хворост. Змеиный хвост дыма взвился кверху. Где-то среди теряющихся в темноте скал раздался пронзительный крик, с утеса сорвалась крупная тень. Лось вздрогнул.
— Не бойся, Сын Неба, — это всего лишь испуганный ихи, — успокоила его Аэлита. — Он не причинит нам вреда.
