чем приятен. Он был абсолютно великолепен: высокий, темный блондин, с хрустально-прозрачными голубыми глазами. Восемнадцать лет, а то и больше провел в разных университетах, изучая массу дисциплин, так что она просто упивалась, беседуя с ним. Он был блестящий, образованный, безумно красивый — все, чего может желать женщина, но, хотя они провели целых четыре дня, путешествуя вдвоем, так как Чарли страдал от морской болезни, Джеки в него не влюбилась. Конечно, она объясняла это тем, что была замужем. Быть может, Вильям был первым интересным, красивым мужчиной, которого она узнала с тех пор, как овдовела?
Она усмехнулась при этой мысли. После смерти Чарли она отвергла несколько мужчин, пришедших предложить ей «ответить на их ожидания». Когда она была в горе, не зная, что ей делать с собой без забот о Чарли, вдруг нашлось много мужчин, предлагавших все, что она пожелает. Это было одновременно и лестно, и мучительно.
Она никуда не ходила в течение шести месяцев после смерти Чарли, но ее достало сочетание одиночества и постоянных предложений, получаемых ею. Через шесть месяцев она стала ходить подряд на все обеды и спектакли, автогонки и пикники. И всюду было одно и то же. «Сколько у вас братьев и сестер?», «Где вы ходили в школу?», «Сколько гонок вы выиграли?», «Кого из знаменитостей вы знаете?», «Что напоминал обед в Белом доме?»…
Через шесть месяцев таких посещений она уже хотела сделать карточки с этой жизненно важной для всех информацией, чтобы снова и снова не повторять надоевшее. Встречалось ли что-то интересное в разговорах? Вроде — «Какая самая большая ложь в вашей жизни?» — этого она не могла припомнить. А вот Вильям об этом спросил у нее. И он же сделал ей сэндвич, какой она любит, истинный сэндвич, а не традиционный — с жареной гусятиной или мясом с горчицей.
Спустя год после смерти Чарли она прибыла в Чендлер, уставшая от коловращения народа, который слишком много видел, а теперь погружался в апатию — плата за времена, когда все объедались развлечениями. Джеки страшилась, что если останется с этими людьми, то и сама станет такой же. Она хотела быть с теми, кто еще удивляется, когда говорит об аэропланах. «Не знаем, как они не падают», — говорили люди. Слова, от которых однажды она расплакалась, рассердившись на людскую глупость, сейчас пленяли ее своей непосредственностью. Ей нравился Чендлер и его народ — люди, у которых мало что было в жизни… За исключением, пожалуй, того, что именно они и держат этот мир на своих плечах…
И сейчас, в этом маленьком сонном городке, она встретила мужчину, который сделал го, на что был способен Чарли, больше никто — заинтересовал ее.
В четверг она вычистила до блеска дом. В пятницу она сделала закупки, истратив в два раза больше, чем тратила на одежду за три месяца, а вернувшись домой, поняла, что ненавидит все, что купила. Она сменила салфетки в уборной и выбросила все, что копилось годами. И не могла никак решить — то ли стараться выглядеть домашней хозяйкой с мягким характером, то ли всемирно известной соблазнительницей. А может быть, она должна одеться как «объехавшая весь мир звезда в домашней обстановке» — в брюки строгого стиля и шелковую кофточку?..
В субботнее утро она была уверена, что вся ее жизнь зависит от второй половины дня, и знала: что ни выберет — все будет не так. Когда утром она проснулась, то была сердита: сердита на себя из-за того, что ведет себя как подросток, изголодавшийся по любви. Может быть, этот мужчина и не появится. Даже если он придет, может быть Джеки нарядится так, как будто она собирается в школу танцев. А что, если он придет в рабочей одежде, готовый к разборке мотора или чего там еще? Что, если он вообще не покажется? Она пришла в конюшню, превращенную в ангар, взобралась на стремянку и попробовала снять с самолета пропеллер. Первым делом она уронила гаечный ключ, ударив по ногтю на пальце, и содрала ярко-красный лак на другом. Повернув руку к свету, она сморщилась. «Какого стоило труда сделать руки красивыми, — думала она, но потом пожала плечами. — Может быть, лучше и не пытаться произвести на него впечатление?»
Стоя на стремянке в замасленном комбинезоне, когда-то даже приятного серого цвета, а теперь бесцветном, Джеки подтягивала лопасть пропеллера гаечным ключом. Убирая волосы с глаз, она выпачкала щеку, и тут — когда она осматривала вал винта — заметила пару ног, обутых очень дорого. Вытерев лицо рукавом комбинезона и измазав его еще больше, она опять посмотрела вниз и увидела молодого мужчину приятного вида, уставившегося на нее. Он был высокий, темноволосый и темноглазый; смотрел очень серьезно, как будто чего-то от нее ждал.
— Вам помочь? — спросила она. Большинство людей, появляющихся в Этернити, если не были друзьями, были или туристами, осматривающими город теней, или заблудившимися.
— Помнишь меня? — спросил мужчина очень приятным голосом.
Она перестала отгадывать и посмотрела вниз. Сейчас, когда он задал вопрос, в нем появилось что-то знакомое, но опознать его она не могла. Без сомнения, он жил в Чендлере, и она ходила с ним в школу.
— Извини, — сказала она, — не могу тебя узнать. Даже не улыбнувшись, он сказал:
— Помнишь вот это?
Держа что-то пальцами, он поднял руку, но она не могла сказать, что там. Из любопытства она спустилась вниз со стремянки и встала перед ним. Ее считали высокой женщиной, но этот мужчина возвышался над ней на несколько дюймов, и сейчас, когда она была близко, он казался совсем знакомым. Взяв безделушку из его руки, она разглядела, что это школьный значок: «СХС» было выдавлено золотом на эмалевом фоне цветов школы — голубого и золотого. Вначале значок ничего ей не поведал, но затем, взглянув в темные, серьезные глаза мужчины, она улыбнулась.
— Ты — малыш Вилли Монтгомери, правда? Я тебя не узнала. Ты вырос. — Отступив, она оглядела его. Да ты сделался просто красавцем. У тебя, наверное, сотни подружек? Как твои роди гели? Чем сейчас занимаешься? О, да у меня тысяча вопросов! Почему же ты раньше не приходил проведать меня?
На его лице появился намек на улыбку, выдававший его радость от такого теплого приема.
— Подружек у меня нет. Ты была единственной девушкой, которую я всегда любил.
Джеки снова засмеялась.
— Ты совсем не изменился. Все такой же серьезный, прямо старичок. — Она непринужденно взяла его за руку. — Почему бы нам не выпить по чашке чая, и ты расскажешь мне о себе. Я помню, как неловко я с тобой обращалась.
Пойдя несколько шагов, она взглянула на него снова.
— Невозможно поверить, что когда-то я меняла твои пеленки.
Все еще улыбаясь, держась за руки, они шагали к ее дому. Вилли и в детстве говорил мало, и сейчас его молчание дало Джеки время припомнить прошлое. Он и его братья и сестры были ее первой работой в качестве почасовой няни. Это на них она познакомилась с уходом за детьми и грязными пеленками.
Когда после первого дня работы она вернулась домой, то сказала матери, что у нее никогда-никогда не будет детей, и что детей нужно держать в сарае с соломой до тех пор, пока они его не взломают.
Но Вилли ей всегда нравился. Он был спокойный и всегда был готов слушать или заниматься всем, что предлагала Джеки. Если она предлагала читать вслух другим детям, они обязательно хотели играть «в обезьян в винограднике». Если Джеки собиралась играть с ними на воздухе в мяч, то дети хотели сидеть тихо в доме и играть в куклы или железную дорогу.
А Вилли был другой. Он всегда хотел делать то, что хотела делать Джеки. Вначале она думала, что он просто послушный, но много раз за эти годы мать Вилли спрашивала у Джеки, чем она собирается заниматься с детьми сегодня. Услышав ответ Джеки, его мать, смеясь, говорила: «Это именно то, что Вилли хотел бы делать».
Джеки была благодарна этому малышу, но его привязанность раздражала, когда она ушла из нянек, и он стал ходить за ней по пятам. Если он был в городе с семьей и видел Джеки, то уходил от своих и сопровождал ее. Не обращая внимания ни на что, он переходил широкую улицу прямо перед бегущими лошадьми и автомобилями. Он хотел быть с Джеки всюду, где была она. Мать Джеки посмеивалась над дочерью, считая, что Вилли влюблен в нее. Когда Вилли стал появляться на пороге их дома по вечерам, он сделался докучливым младшим братишкой, которого у нее не было, и которого она никогда не хотела иметь.
Ее мать и мать Вилли договорились, что она будет заниматься с Вилли три дня в послеобеденные часы. Когда Джеки это узнала, она разозлилась и решила избавиться от ребенка. Она придумывала, что бы такое сделать, чтобы перепугать его до полусмерти. В пятнадцать лет она была совершенным сорванцом, а Вилли
