помолчали.
— Помнится, — прервал молчание Алексей, — у индейцев Центральной Америки был культ жертвенных войн — чем сильнее льется кровь, тем ярче горит солнце — так учили жрецы. Это буквально то, о чем Вы мне рассказали.
— Да, Вы правы. Это один из вариантов культа, «посеянных» в свое время на Земле по замыслу «посвященных».
— И таких вариантов было несколько?
— Да. И этот, как самый прямолинейный, оказался не самым эффективным…
— Эффективным? Кровавым! Если быть честным и не искать эвфемизмы.
— Вы правы, мне самой крайне неприятно говорить обо всем этом. Об этом и думать не хочется…
— Извините… Голова разболелась… А какой же самый эффективный вариант?
— Избранность народа. Если Вы помните, и Чингиз-Хан провозгласил монголов избранным народом и пролил их руками столько крови — избранным все можно; и Наполеон внушал своим солдатам, что французы — первый народ в мире и пролил крови не меньше. Были и другие. Примеры из недавней истории и этих дней, я думаю, мне приводить не надо.
Край неба потемнел. Подул свежий ветер, и в его порывах уже слышались глухие раскаты грома.
— Гроза будет, — безучастно подумал Алексей, — или стороной пройдет. Он вдруг ощутил в себе тяжелую безразличную пустоту. Больше ни о чем не хотелось ни думать, ни говорить. В левом боку кольнуло раз, другой, потом еще… И уже по инерции он спросил:
— А болезни?
— Они не так эффективны, как войны, но дают некоторый прирост по сравнению с естественным процессом.
— Я не это хотел спросить.
— Я поняла. Большинство из них имеет естественный характер.
— Большинство? Значит, есть и ваши…
— Да не наши, а «посвященных». Неужели Вы до сих пор не поняли разницы? Или не верите мне?
Лицо девушки стало отчужденным.
— Поймите же, наконец, если бы я выполняла волю «посвященных», зачем бы мне понадобился весь этот разговор, когда есть отработанные методы воздействия и управления? Какой в этом смысл?
— Да, верно… извините.
— Вы устали, да и мне пора. Скоро нужно отправляться обратно, а еще многое не сделано. Я приду к Вам завтра после обеда.
— Ко мне? Куда?
— В гостиницу.
— Ах, да… действительно. Куда же еще.
Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза:
— Конечно, у Вас сейчас больше вопросов, чем хотелось бы. Завтра я постараюсь на них ответить. До свидания, Алексей Иванович. Глаза ее снова улыбались.
— До свидания…
— Эа, меня зовут Эа.
— До встречи, Эа.
Эа… Эа… В голове Алексея ничего не было, кроме этого Имени. Оно бессмысленно повторялось, словно бесконечное эхо, то отдаляясь и затихая, то снова приближаясь и усиливаясь. Немного придя в себя и оглядевшись, он обнаружил, что стоит на том же самом месте где впервые ее увидел. А не почудилось ли мне все это? — посмотрел на часы — нет, не похоже — не мог же он «бредить» почти четыре часа. Взгляд его остановился на каменных ликах Пушкина и Чайковского. Но и тени тех чувств, которые он испытал так недавно, глядя на них, у него не возникло. Ощущение крайней опустошенности овладело каждой клеткой его тела. Если бы сейчас перед ним оказался черт с рогами, копытами, хвостом и прочими аксессуарами, он спокойно прошел бы мимо этого черта.
Эа… Алексей повернулся и побрел наугад. Пройдя через заросли кустарника, он оказался перед шахматным клубом. Под вековыми деревьями стояли маленькие столики с двумя скамеечками, врытыми в землю. За ними десятка три-четыре добровольных рабов Каиссы отрешенно стучали кнопками шахматных часов.
Алексей сел за один из свободных столиков и долго сидел неподвижно, глядя перед собой ничего не видящими глазами.
Гроза прошла стороной. Светило солнце. Вверху на деревьях ссорились и кричали вороны, внизу в кустах без умолку верещали воробьи. Шахматисты обильно сопровождали свое действо ритуальными восклицаниями типа: «Нет-нет! конь ходит, а не слон: полапал — женись!» — или — «Да я митель лучше тебя стоял, если б не зевок, ты бы у меня как Дуся сидел!»
Эа… Сошел ли я с ума? Судя по тому, что возникает такой вопрос — еще нет. А что, в сущности, надо от меня этой… богине? А как хороша! Алексей стал мысленно перебирать своих знакомых: если бы среди них была такая — не ходить бы ему старым холостяком. Эа… Эа…
— Извините, не хотите ли сыграть партию? — Алексей слегка вздрогнул от неожиданности. Перед ним с сумкой через плечо стоял мужчина среднего роста лет сорока с круглой лысеющей головой и густой щеткой широких усов. Серые глаза смотрели просто и доброжелательно.
— Да, с удовольствием. — Алексей обрадовался возможности отвлечься от этой… фантастики.
— Меня зовут Игорь, — сказал человек, садясь за стол и вынимая из сумки часы и шахматы.
— Алексей. Приятно познакомиться. — Он почувствовал, что вышло несколько натянуто. Игорь улыбнулся и протянул руки с двумя пешками. Алексей выбрал левую, получил белый цвет, но это ему не помогло: он быстро проиграл партию, затем вторую и третью.
— Я Вам, кажется не партнер, — бесстрастно сказал он.
— Ну почему же, — проявил великодушие Игорь, — игрок чувствуется. Просто, я думаю, вы давно не гоняли блица.
— Да, Вы правы, очень давно.
— Вы из Прибалтики?
— Нет, я из Франции. Что, сильно заметен акцент?
— Нет, не очень. Для иностранца Вы говорите отлично.
— Я иностранец, да, но не совсем. Мои мать и отец — русские, и все корни, ветви и сучки генеалогического дерева — тоже. Родители эмигрировали из России осенью двадцатого года с белой армией, — Алексей ждал реакцию на «белую армию», но Игоря это ничуть не смутило.
— Вы из промышленников или дворян?
— По отцу — из старинного княжеского рода Ижеславских, по матери — из терских казаков.
Игорь смотрел на собеседника с явным интересом. Алексей достал визитную карточку на английском и французском языках и протянул Игорю. Эа… Эа…
— Мои предки, — стараясь переключиться продолжал Алексей, — впервые упоминаются в летописи в 1237 году во время нашествия Батыя на Рязань. Старший из двух братьев тогда погиб, но остался младший, от него и тянется наш род.
— Интересно, — задумчиво произнес Игорь. — Это сколько же? Семь с половиной веков. История. — Они помолчали.
— С историей у нас своя история, — неторопливо продолжил он, как бы вдумываясь в каждое слово, — ее нам разрешили снова изучать только в тридцать четвертом году — зачем быдлу история? Да и как нам ее подносили: одно вырезали, другому понаклеивали ярлыков — буржуазный, реакционный, третье, мягко выражаясь, исказили, в общем, написали ее заново. Лучших людей разогнали или уничтожили — рабов формировали и, надо сказать, во многом преуспели. Трудармия. Каналоармейцы. Моего деда, крестьянина, в тридцать седьмом сгноили. Все мои предки — крестьяне из одного села — это к слову о генеалогическом древе. И за что сгноили? Ходоком два раза у Калинина был: «обчество» посылало —
