— Бистро! Бистро![1] — восторженно глядя на бородатого рыжего великана, ниспосланного будто самим небом, кричали, пили, приплясывали вокруг.
И тут перед Рогозиным предстала женщина…
— Никогда за всю свою глухую, беспросветную каторжную жизнь не встречал он такой красавицы. Красное платье, плотно облегая ее, подчеркивало восхитительное тело, лавина волос густой темной волной обрамляло ее смуглое прекрасное лицо. Рогозин ошалело глядел на тяжелую налитую грудь, полные мягкие слегка покатые плечи, гибкую талию над плавными изгибами бедер.
— Ну… ведьма!.. — вот и все, что мог прохрипеть, прошептать спекшимися от рома губами Рогозин.
И тут его как будто ударило!.. И он уже в тумане, влекомый красавицей-мулаткой, поплелся, покачиваясь через площадь.
— Бистро! Бистро! — кружился, качался, кричал в серой мути базар…
11 августа, 16 час. 30 мин.
В каюту спустился Малинин.
— Рогозин не появлялся?
— Нет еще… — привстал со стула Петя.
— Так и знал!.. — Малинин аж зубами скрипнул, приказал. — Дай немедля ключ от кассы!
— Чего тебе? — Петя попятился к сундучку. — Капитан никому не велел…
— Ладно, пацан, сейчас не до разговоров!
— Бурковский не велел!
— Дурак! Не дорос еще помощнику капитана перечить! Я при свидетелях! — Малинин указал на стоящих в дверях трех переминающихся каторжников.
Петя чуть поколебавшись, протянул ключ. Кассу открыли. Она оказалась пустой.
11 августа, 16 час. 35 мин.
Мы располагаем десятью тысячами рублей золотом, — заканчивал свой обстоятельный разговор с губернатором колонии Бурковский. — Это ровно половина того, что получит Его Величество король Португалии после нашего прибытия на родину. Мы в море почти полгода, и потому не знаем тонкостей ситуации в Европе. Но без сомнения хорошие отношения между такими двумя могучими державами как Лиссабон и Санкт-Петербург… Впрочем, я повторяюсь, извините покорно… — Бурковский улыбнулся.
— Был рад нашей встрече, — поднимаясь, сказал губернатор Макао. Для нас большая честь сотрудничать с великой Россией. Завтра мы с вами заключим соглашение, где все подробно оговорим. Вы получите все, что вам необходимо для дальнейшего путешествия.
11 августа, 21.00.
Портовый кабак тонул в дыму. Дым стоял такой густой, как будто одновременно палили из дюжины пищалей.
Рогозин пил все меньше, стараясь почаще наливать ханыгам, которые, как мухи облепили стол.
— Погодь, — отстраняя льнущуюся к нему всем своим роскошным телом мулатку, обратился Рогозин к собутыльникам. — Братва! Прошу, помогите! Иначе мы, все мои друзья-товарищи из этого вашего вонючего Макеу ни в жизнь не выберемся. Нам что нужно? Перво-наперво паруса. Вы ж все рыбаки, что вам объяснять… Второе, конечно, вода… Ну и солонины немного. На первый случай. Дальше море-океан прокормит. По рукам?
— Йес! — поглощая ром, охотно кивали портовые ханыги.
— Значит выходит — сладили! — обрадованный Рогозин опять начал разливать по кружкам. — Я заранее знал — поймем дружка дружку! А Стефан, кореш мой, меня не слушал. Хоть я его и люблю, Стефана, однако он бывает часто что ни на есть чудак! Чего он, скажи, с какой-то такой… попер к вашему барину? К этому… извини… губернатору? Он за эти паршивые паруса с нас десять шкур содрал бы. А мы договоримся! Черный люд всегда меж собой договорится.
— Йес! Йес! — поддакивал «черный люд».
Внезапно чья-то костистая рука горячим жгутом обвила шею Рогозина и он услышал возле уха жаркий шепот:
— Рашен! Они — отнимать золото! Уходи! Бистро!
Сидящий вплотную худой, как скелет, китаец медленно снял с шеи Рогозина руку и тяжело, боком, повалился на стол, продолжая не отрываясь и не мигая, смотреть в лицо Степана. Рогозин впервые увидел его трезвые, полные отчаянной тревоги, умоляющие глаза…
Хмель сняло, как рукой. Рогозин наконец понял, в какой страшный капкан попал. Всей кожей он ощущал настороженные взгляды сидящих за столом.
«Спокойно! Спокойно! Надо срочно отсюда! Немедленно! Но как? Главное — ничем себя не выдать! Пусть думают — я пьян, пьян, как свинья! Кончить меня завсегда успеют… Здесь однако не начнут…»
Мулатка терлась щекой о плечо:
— Хочу бай-бай…
— Сейчас. Потерпи, дурашка. Вот только схожу… Пи-пи, понимаешь? — Рогозин поднялся, тяжело опираясь на стол, старательно покачиваясь, крепко прижимая под робой суму с монетами, побрел через дымный зал.
Открыл дверь в углу, пошел в полумрак. Прижал дверь спиной, прислушался. Здесь довольно тихо — лишь приглушенный гам кабака за дверью.
Он углядел лестницу, ведущую вниз, в темноту, и начал спускаться, нащупывая скользкие ступени, замирая на каждом шагу.
Он не успел сделать и десятка шагов, как наверху ржаво заскрипела дверь и прорезался луч света.
Рогозин прижался к стене.
Кто-то громадный, прерывисто сопя, начал медленно спускаться.
Шаги зловеще приближались.
Когда верзила очутился на пару ступенек ниже Рогозина, тот резко рванул его за рубаху и изо всех сил ударил ногой. Рогозин не видел — куда попал, услышал лишь грохот упавшего тела, тяжелого, как десять мешков с песком.
Тут же, наверху, опять открылась дверь и в просвете появился коренастый человек.
— Майкл! — позвал коротыш и добавил что-то очень сокровенное, но что именно Рогозин, естественно не понял.
Не получив ответа, коротыш бросился вниз. Остановился на полпути, свесился через перила в темноту: — Майкл!
Рогозину и на сей раз повезло: враг его не заметил. Сколько их еще? Сколько бы не было, пути назад отрезаны. Была не была!
Рогозин подскочил, обхватил коротышку за ноги, приподнял и перевернул через перила. Раздался отчаянный предсмертный вопль и тут же глухой шмякающий удар.
Рогозин сообразил, что лестница ведет в какой-то неимоверно глубокий подвал, в преисподнюю… Он рванул наверх.
Но как только подбежал к двери, она вновь неожиданно приоткрылась и еще один громила, держа в руках свечку, просунул в темноту голову:
— Эй, парни! Мы ждем! Какого хрена!.. — неожиданно заорал он совершенно чисто по-русски.
И осекся — увидев в свете свечи лежащего невдалеке на ступенях товарища.
Громила замер. И тут Рогозин всем своим могучим телом налег на дверь, зажав громиле голову.
Свеча покатилась вниз по ступеням, погасла. Наступил полный мрак.
Рогозин отпустил дверь, гигант беззвучно осел на пол.
Рогозин переступил через обмякшее тело и вновь очутился среди угарного веселья.
В кабаке продолжалось Вавилонское столпотворение. Пьяно бродили, переворачивая табуреты, качались в любовных объятиях, трясли друг друга за грудки, пили, запрокинув голову из бутылей, сдирали
