Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.
— Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось — бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!
Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.
— И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я — и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?
— Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?
— У меня не было доказательств. Теперь они есть — чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, — а он жив! — то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.
— Нет, — твердо сказала Эоста, поднимаясь. — Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.
При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.
— Ты забыл о нас! — между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. — Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!
Лорд поморщился и вдруг вытащил из ножен на поясе кинжал.
— Какой пафос! Милый цыпленок, вот тебе способ заставить меня склониться перед тобой. Зарежь себя во благо народа, а потом спой мне ту же песню, имея полное на то право, как герой. И я тут же в память о тебе сдамся кому угодно, хоть демонам. Ну?
Девушка осторожно, словно гадюку, взяла оружие. Пальцы чуть дрогнули, сомкнувшись на узорной рукояти. Глаза смотрели испуганно.
— Это в самом деле необходимо? — Ее голос тоже дрогнул, и она кашлянула, прочищая горло от внезапного комка. — Ты даешь слово, что после моей смерти выполнишь просьбу королевы?
— Что я слышу, Эоста? Ты уже торгуешься и ставишь условия? Мое слово, ха! «Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет», — так, кажется, ты сказала? Ладно, дай сюда ножик, дитя, а то порежешься! — Даагон щелкнул пальцами, и кинжал рассыпался, щекотнув ладонь девушки крохотными искрами. — И передай королеве: я прошу ее… нет,
Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.
— Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? — насмешливо окликнул ее лорд. — Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.
— Хочу! — Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. — Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь — замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов — они тоже все немного… ненормальны.
Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:
— Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.
Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.
Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.
— Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.
— Что это было? — Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. — Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.
Лорд удовлетворенно кивнул.
— Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, — огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.
— Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! — Даже кончики ушей Эосты порозовели. — Совсем непохожа на магию земли.
— Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…
— В моем доме это называют детской непосредственностью, — улыбнулась пророчица.
— А в моем — сумасшествием, — напомнил лорд, изрядно смутив гостью. — Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать — это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот
Девушка в ужасе отшатнулась:
— Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!
— Вот как? — улыбнулся Даагон. — Так значит, ты поверила мне, пророчица?
Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.
Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.
Глава 2. Наследники
В канун празднеств Двух Лун в Альянсе царило щемящее ожидание притаившейся беды. С границ приходили дурные вести: Империя людей, не так давно сокрушенная эльфами, пока предпочитала мелкие стычки, но вполне могла собраться для полномасштабного ответного удара, а гномы все чаще нападали на магические рудники.
Да и в самом Альянсе ветви диких и благородных эльфов, только-только протянувшиеся друг к другу, соприкоснулись, но не срослись: вражда нарастала, и все чаще дикие кланы отказывались подчиняться Иллюмиэль. Да что дикие! Клан Гаэтер, с тех самых пор, как принял обратно свою дочь Тиаль, смотрел на Альянс волками. Благородные эльфы не рисковали появляться в их владениях — лучники клана считались лучшими. А уж на лорда Даагона воины Гэтера поклялись даже не тратить стрелу. Поэтому было сущим
