— Чудеса! Нет, мне надо обязательно освоить этот ваш Интернет. Петя, ты знаешь, у меня через две недели день рождения — подари мне эту машинку!
— Драгоценная Елизавета Львовна, — вмешался Паша, — я сам, лично, принесу вам эту машинку, собственными руками установлю ее... вот здесь на трюмо и научу вас ею пользоваться. Перед вами откроется прекрасный новый мир!
— Ах, какой любезный молодой человек! — расчувствовалась бабуля. — Договорились. Я буду хорошей ученицей. Петя, ты знаешь, мне кажется, что сегодня какой-то день свиданий. Когда твой друг заговорил, я поняла, что он чрезвычайно, ну просто чрезвычайно похож на Пашу!
— Так он Паша и есть... То есть... Какого Пашу?
— Как какого? Орлова. Того, который пел тенором. И волосы у него были такие же кучерявые.
— Это еще один муж, — шепнул Савицкий Живому. Тот понимающе кивнул и подошел к трюмо поправить прическу.
— А это Маша... — Петр Алексеевич явно не знал, как представить бывшую княжну. — Она... она...
— Она ужасно на вас похожа, — выпалил вдруг Бабст и тут же смущенно добавил: — Я имею в виду вон ту принцессу в коридоре...
— Да? Что вы говорите? — недоверчиво прищурилась бабуля. — А что? Пожалуй, что-то есть. Здравствуйте, милочка!
Бывшая разведчица скромно кивнула и поспешила стушеваться.
Все расселись вокруг круглого стола. Полина Андреевна принесла чай.
— Ну, рассказывайте! — приказала Елизавета Львовна.
— Бабуля, это очень длинная история. Я даже не знаю, с чего начать.
— Начни с главного. Что было написано на штофе?
— Там оказалась очень странная фраза. «От всего этого заплачет Петр». Я как раз и хотел спросить тебя: у нас в роду не было какого-нибудь Петра, который любил плакать?
Бабуля ни на секунду не задумалась над ответом.
— Нет! — решительно объявила она. — Ни в роду Собакиных, ни в роду Савицких плакс никогда не бывало. Все твои предки были люди мужественные — вот как Костя.
Все посмотрели на Бабста. Хранителю музея, видимо, надоели комплименты и постоянное внимание. Он встал и сказал:
— Ну, ладно, вы тут хвалите друг друга, а я пока приготовлю раствор. Петра мы, правда, так и не нашли, но попробовать все равно надо. Может, и без него что получится.
Он отнес рюкзак к стоявшему в углу журнальному столику и приступил к уже привычной процедуре.
Под тиканье менделеевского аппарата Савицкий начал рассказывать бабуле о приключениях последних десяти дней. Паша активно комментировал, Костя изредка отрывался от работы и подавал реплику, чтобы исправить какую-нибудь ошибку, а Маша с ужасом ждала, когда рассказ дойдет до ее предательства. Несомненно, Елизавета Львовна сразу выставит ее вон, и никакое сходство с принцессой на фотографии ей не поможет. Однако благородный Петр Алексеевич умело обошел все скользкие места. У него вышло так, что сразу после прилета из Краснопырьевска они поспешили к бабуле на Яузский бульвар.
— Я в этом и не сомневалась, мой милый! — заключила Елизавета Львовна. — Ну что, готово?
Последний вопрос был обращен к Бабсту. Костя понюхал стакан с мутно-коричневой жидкостью, поморщился, а потом ни слова не говоря отпил из него.
Все ахнули, вскочили и подбежали к отчаянному экспериментатору.
— Да не бойтесь вы, ничего не будет, — спокойно сказал тот, ставя полный стакан возле аппарата.
— Почему?
— Потому что водичка получилась. Можно даже анализа не делать, на вкус все ясно. Мутная водичка, вонючая, с солями, но именно водичка. И никакого эффекта от нее не ждите. Все нейтрализовано.
Паша подбежал к журнальному столику, схватил стакан с раствором, понюхал — и закашлялся.
— Ароматерапия... — выдохнул он, — ...шоковая.
Бабст отобрал у него стакан и поставил его обратно.
Потом подошел к столу и налил себе чаю. Все снова расселись по местам.
— Костя, ты все-таки объясни — что и чем нейтрализовано? — попросил Савицкий. — Я не понимаю.
— Ну, смотри, — начал Бабст. — Я уже давно об этом думаю. Итак, из чего состоит наш эликсир и что его компоненты значат? Во-первых, у нас есть отрезвит. От него человек смотрит на мир так, как будто видит его впервые, и при этом чувствует, что все может. Потом на это дело мы накладываем патину. А это власть. Исчезает робость, привычка к подчинению, человек превращается в царя, императора, самодура, который ни в чем не знает удержу. Теперь он не только чувствует, что все может, но у него еще и есть на это силы. Потом добавляем бонзайской коры — переимчивости, стало быть. Как только смешал — начинаешь сомневаться. Думаешь: ну да, я-то, конечно, все могу, но только вот с кого бы мне пример взять? Дайте, мол, образец — и я все сделаю. И тут тебе вместо образца — бабах! — полоумь-травы. Только что ты все мог, а теперь тебе, как юродивому, ничего в этом мире не надо. Но и юродивым ты не становишься, потому что патины с корой принял. Вот это и есть нейтрализация.
— И что получается?
— А ничего не получается. Сидишь себе такой же, как в начале, только поганой водички попил. Остается рот чаем прополоскать.
И Костя отпил из чайной чашки.
— Так вот почему у Тяпова ничего не вышло! — воскликнула Маша и тут же прикрыла рот рукой. Но бабуля, похоже, ничего не заметила. — Теперь все понятно. Что же делать?
— А ничего тут не сделаешь, — грустно сказал Живой. — Я так думаю, Алексеич, прикололся твой прадедушка. Пошутил. Мол, ищите-свищите, а в конце будет вам водичка из-под крана.
Елизавета Львовна, молча следившая за разговором и, очевидно, не все понимавшая, последнюю фразу поняла очень хорошо.
— Папа не мог так пошутить! — веско сказала она.
— И, кстати, вы забыли про плачущего Петра, — добавила Маша. — Слезы — это ведь тоже водичка с солями.
Савицкий был страшно расстроен:
— Ну, хорошо! «Заплачет Петр»! А где этого Петра искать? Я вот сам сейчас заплачу, может, от этого у нас все получится?
Повисла пауза. Всем было ясно, что поиски зашли в тупик.
Молчание нарушил Паша:
— Ну что вы сидите, как боярская дума? — бодрым голосом спросил он. — Давайте хоть кофейку попьем. Я вам такой сварю, что сразу соображалка заработает. Елизавета Львовна, у вас кардамон есть?
— Откуда я знаю? — пожала плечами хозяйка. — Спросите у Полины на кухне.
— Ребзо, айда на кухню! — скомандовал Живой. — Сейчас шарахнем кофейку по рецепту одной моей подружен-ции — сразу проснемся и все прочухаем. Князь, веди нас!
Петру Алексеевичу ничего не оставалось, как возглавить процессию. Последним брел Бабст.
Не прошло и пары минут, как в комнату ворвалась рассерженная Полина Андреевна.
— Елизавета Львовна, что за табор привел ваш внук? Один небритый, другой лохматый. Лохматый потребовал у меня турку и кофе. Шарит по полкам, как у себя дома. Ложкой дирижирует, заклинания какие- то пришептывает, зелье варит. Меня вот выгнал. Сказал — не подглядывайте, тетенька, я обещал унести этот секрет с собой в могилу.
— Полина Андреевна, не обижайтесь на него, — умиротворяюще ответила хозяйка. — Паша всегда нервничает перед концертом. А когда он нервничает, он может наговорить много лишнего. Пусть они там
