Он наедается быстро – свойство очень голодного человека. Чистым носовым платком тщательно вытирает руки. С достоинством кивает:
– Большое спасибо.
Она машет рукой:
– Какая ерунда, господи. Мелочи.
– Это не мелочи, – серьезно говорит он. – Накормить голодного человека – это не мелочи.
Достает пачку золотого «Мальборо» и предлагает ей. В пачке всего пара сигарет. «Ого! – думает она. – Тут не так все просто». Такой атрибут, как золотое «Мальборо», в те годы говорил о многом. Или, по крайней мере, наводил на размышления.
Они выходят на улицу и закуривают.
– Вы позволите себя проводить? – галантно осведомляется он.
– Господи, какие церемонии! – смеется она.
– Были бы сапоги со шпорами, обязательно бы звякнул, – в тон ей отвечает он.
До ее дома они идут неторопливым прогулочным шагом. Молча.
– Знаете, как бывает, – говорит наконец он. – Теряешь все и сразу. Сразу и все.
– Не знаю, – крутит головой она.
Что она могла потерять в свои восемнадцать лет? Девочка из хорошей, благополучной семьи. Не подверженная никаким порокам. Пока еще с крепким здоровьем. Обожаемая и опекаемая всей родней. Балованная по мере сил – частные врачи, спецшкола, отдых на море, дача, джинсы, дубленка. Ее любили, опекали, гордились ею. Бабуля прибирала за ней постель, гладила юбки, готовила завтрак. Что она знала тогда о потерях? Любых – моральных, душевных, материальных. Нет, она была благополучна и благоразумна. До определенного времени. Все испивают свою чашу. Но до этого было еще далеко.
Он улыбнулся и хмыкнул:
– Ну, дай вам бог никогда этого не узнать! – Он поежился и поднял воротник пальто.
– Вы, наверное, южанин? – спросила она.
– Да нет, я москвич. Но отчасти вы правы. По происхождению я грек. Из крымских греков. Балаклава, помните?
Она кивнула.
– Родители приехали в Москву в конце тридцатых, так что я родился уже здесь. Но холод действительно переношу с трудом.
– Гены, – кивнула с пониманием она.
Они дошли до ее подъезда.
– Еще покурим? – с надеждой спросил он. Торопиться ему явно было некуда. – Знаете, сегодня я потерял все – деньги, квартиру, машину. Любимую женщину.
– Она умерла? – с испугом спросила она.
– Хуже, – ответил он, – она меня предала. Впрочем, я ее понимаю. Мою жизнь выдержит не всякий.
– Вы шпион? – Она упражнялась в остроумии.
Он усмехнулся:
– Хуже, я игрок. Ну ладно, я краду ваше прекрасное, молодое время. Вы и так были слишком добры. – Он поцеловал ей руку, бросил окурок и направился к метро.
– Послушайте!
Он обернулся.
– Вам есть где переночевать?
Он посмотрел на нее с удивлением.
– О чем вы? Не беспокойтесь. Я, конечно же, что-нибудь придумаю.
Ей показалось, что он пытается убедить скорее себя.
– В конце концов, есть вокзалы, их еще никто не отменял. – Он попытался улыбнуться.
– Бросьте, какие вокзалы! – в сердцах сказала она. – У нас три комнаты, родители в Питере. Дома одна бабуля – она прекрасный человек. Пойдемте, ей-богу. А завтра будете решать свои проблемы. Утро вечера мудренее.
Господи! И куда ее понесло?! Ну сделала доброе дело, которое к тому же ничего не стоило, – и успокойся, крепко спи и смотри хорошие сны. Когда совесть чиста.
Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением.
– Что вы, это неудобно, – нерешительно сказал он.
– Бред! – горячилась она. – Все вполне удобно. И вполне нормально. Так меня воспитали родители: протяни человеку руку, если ему плохо. Мимо пройти несложно. Сложнее будет дальше с этим жить.
Он стоял, поеживаясь и зябко кутаясь в пальто. Она подошла к нему и решительно взяла за руку. Он слегка упирался и продолжал отказываться и отговаривать ее, неразумную. Они поднялись на седьмой этаж и позвонили в дверь. Она услышала, как бабуля медленно шаркает тапками, и нетерпеливо еще раз нажала на кнопку звонка.
– Я на вертолете не летаю, – услышала она бабулин голос. Коронная фраза в ответ на ее нетерпение.
Наконец, она открыла дверь, и брови ее удивленно поползли вверх. Такого у них еще не было. Кавалеров на ночь ее благочестивая внучка не приводила. Да и кавалер был весьма сомнителен – староват, небрит. Смущен.
– В общем, так, – забарабанила она. – Это мой хороший знакомый. Туськин дядька из Балаклавы.
– Откуда? – изумилась бабуля старинному слову.
Она махнула рукой:
– Неважно. Ему негде ночевать, и, как следствие, он переночует у нас.
– А у Туськи? – уточнила бабуля. В логике ей не откажешь.
– У Туськи нет места. У них же двушка и семеро по лавкам.
Короче говоря, Азнавура она уложила в гостиной на диване. Она долго не могла уснуть: а ну как «обнесет» он сейчас всю квартиру? Да ладно, если просто «обнесет», а если заодно и нас прирежет? Чтобы без свидетелей? Так, на всякий случай. «Дура, идиотка», – корила она себя. Благородный порыв, видите ли.
Слушала бабулины вздохи в соседней комнате. Одна надежда на бабулину бессонницу. Ее начало клонить в сон – молодость брала свое. На всякий случай она тихонько встала и придвинула к двери кресло. Но только она начала засыпать, вспомнила про «видик» в гостиной – папину гордость и мечту – и про песцовую мамину шубу в коридоре. Да уж, ночка была та еще! Она то засыпала, то просыпалась и прислушивалась к звукам в квартире. Но было тихо.
Ни свет ни заря – что ей было совсем не свойственно – она вскочила, накинула халат и бросилась в гостиную. Там никого не было. Постель сложена стопочкой. На столе записка: «Вам зачтется. Спасибо». Видик и шуба на месте. Бабуля спит. Так, можно перевести дух. Она свободно вздохнула. А если он сделал слепок ключей? Нет, это уже паранойя, определенно. Вышла из комнаты, охая и кряхтя, бабуля. Подозрительно оглядела ее.
– Ну, где твой квартирант?
– Да, свалил уже, – беспечно отмахнулась она.
– Как же ты отпустила человека без чашки кофе и бутерброда? – удивилась бабуля.
В общем, к вечеру она отошла, а через пару дней и вовсе забыла эту историю. Ах, как сказочно легко можно в молодости выбросить из головы все лишнее!
Прошло месяца два. Зима наконец развернулась вовсю – снег, метель, морозы. Но она любила зиму. Зимой легче дышалось. Отряхивая снег, она торопливо вбежала в подъезд и – увидела Азнавура с большим букетом белых гвоздик.
Здесь надо притормозить и опять кое-что объяснить. И напомнить, что в те годы даже банальная красная гвоздика была сказочным везением. А что говорить о белой? Ее тогда просто, кажется, не существовало в природе.
Азнавур был тщательно выбрит, аккуратно подстрижен, кофейная дубленка, голубые джинсы. Терпкий запах нездешнего одеколона. Для женщин за сорок – мужчина из волшебного сна конца семидесятых. Он
