— Бесполезно пришли, матушка, на это разрешение и бронь требуются.
— Какое еще разрешение тебе, родимый, нужно, коли ты сам большой человек, — говорит няня Нюся. — Вот тебе письмо, почитай-ка, оно от военного.
— Нынче военных миллионы, и все пишут. От каждого не прочитаешь, жизни не хватит на все письма. — Он говорил строго, но не грубо. Пустой правый рукав небрежно был заправлен в карман пиджака.
— Сам, видать, с войны, — вздыхает няня Нюся, — сам, видно, фронтовой калека, а не посочувствуешь…
Начальник вокзала заходил вокруг стола. Теперь он говорил громко, будто произносил на митинге речь, чтобы его все слышали, но убеждал он всего лишь одну няню Нюсю. Пустой рукав выскочил из кармана и болтался в разные стороны.
— Я, может, гражданочка, сейчас каждому сочувствую, может, всему честному народу и человечеству! Может, даже каждому живому, раненому и убитому… Я людского горя сам позарез навидался, вдоволь наелся, а вы мне, матушка, письмо под нос суете! Неужто я неграмотный, понятия совсем не имею или как бы чурбан неотесанный? Вон теперь сколько несчастья людского! Наглядишься да наслушаешься, в голове не уложится, читать — не перечитать! Я тут совсем никакой не бог, а простой, как говорится, станционный смотритель. Была бы моя всесильная власть, был бы я на самом деле большим человеком, то враз бы вас ковром-самолетом куда угодно доставил, но я чудес делать не умею. Понятно вам, матушка?
— Длинно и умно ты говоришь, а почитай-ка все-таки, родим человек, повнимательней, — снова просит няня Нюся.
— Опять за крупу деньги! — хлопает себя начальник вокзала с досадою. — Ей одно, она свое! Совсем не понимает простых и ясных слов! Толку-то все равно никакого не будет, ежели даже прочитаю это письмо сверху вниз и снизу вверх.
— Да ты взгляни только хоть одним глазком, — протягивает письмо няня Нюся.
— Ну, взглянуть — не велика маета, — неохотно буркнул он и взял письмо.
Быстро пробежал глазами первую страничку. Потом, не отрывая взгляда от письма, сказал:
— На такие дела и просьбы нам броней и разрешения не дают.
— Ты, мил человек, почитай дальше, так без броней билет выдашь.
— Какое это имеет значение, — говорит он, продолжая читать. — Вам же два билета нужно… а дело это в корне безнадежное.
— Продай один, — поспешно вставляет няня Нюся, — коли не хочешь или не можешь два.
— Один детский, что ли?
— Ну да, хотя бы, — говорит няня Нюся, — а можешь взрослый.
— Путаница у вас какая-то безбожная, матушка, — говорит он, дочитав письмо. — Как я понимаю, не вы, а мальчишка должен бы к батьке съездить, но кто ж ребенка-то по взрослому билету пустит.
Он положил письмо на стол и снова заходил по небольшому кабинету. В раздумье несколько раз садился на табуретку и растирал левой рукой правое плечо. Видно, оно болело, начальник все морщился и громко кряхтел.
Няня Нюся сочувственно вздыхала и смотрела на него, но уходить не собиралась. Когда он встал и подошел к своему столу, няня Нюся снова робко спросила:
— Ну, если по взрослому не пустят, тогда давай один детский.
— Законом не положено, запрещено без провожатого, — все еще морщась, говорил он.
— А ты не беспокойся, родим человек, может, погодится как, так и сама сопровожу, а то, в крайнем деле, к кому пристрою. Мальчонка-то уж большенький, одиннадцати годков…
Начальник станции посмотрел на Павла, смерил рост глазами, встал и повернулся к няне Нюсе:
— Вот сколько тут я с вами времени теряю! Смотрю я на вас и думаю: то ли вы бессердечный и безжалостный человек, матушка, то ли упрямая такая по характеру? Я бы рад помочь…
— Помоги, — быстро встревает няня Нюся, — помоги, мил человек, всеми святыми прошу, потому продай, пожалуйста, хоть два билета, хоть один и хоть какой…
— Честное слово, за крупу деньги! Вы ж меня в государственное нарушение вовлекаете! Да меня же просто-напросто под суд отдадут! — Ни гнева, ни обиды нет у него в голосе. — Конечно, здесь дело не совсем рядовое. Можно сказать, иностранный гражданин просит…
— Он совсем даже не иностранный, а что ни на есть чистый наш советский, — торопливо говорит няня Нюся. — У мальчонки даже имя совсем наше, русское. И фамилия их чисто хохляцкая.
— Да я совсем не об этом, матушка! — Он вернул письмо. — Ничего не обещаю, но на всякий случай зайдите послезавтра.
— Ой, долго ждать, можно не успеть.
— Ну, тогда завтра будем думать.
— Спасибо вам, мил человек. — Она поклонилась ему и завязала письмо в платочек.
Звонил телефон, заходили люди, переговаривались. Няня Нюся пятилась к двери, тянула за собой Павла и кланялась. У порога поклонилась еще ниже и на радости слегка перекрестилась. Когда вышли на улицу, няня Нюся облегченно вздохнула. Заспешила на почту, и они отправили в Бозулук телеграмму. Сообщали, что выезжают. Телеграмма пройдет день-два, тогда они уже будут в пути, и папа их дождется.
До полуночи няня Нюся хлопотала и готовилась к поездке, стирала и гладила, штопала носки, пришивала пуговицы, готовила еду на дорогу. Еще с вечера решила идти к начальнику станции в полной готовности, чтобы, взяв билет, сразу же садиться на любой проходящий поезд в сторону Челябинска. Накануне она натерла больную ногу репьями и луком. Кожа на ноге покраснела и вздулась. Няня Нюся взяла валявшуюся во дворе палку и, сильно хромая, пошла в больницу. Там ей дали справку об освобождении от работы, и она отнесла справку на фабрику.
Рано утром пошли на железнодорожный вокзал. Няня Нюся несла матерчатую котомку. Там была завернута в мешочек еда, лежали деньги и последнее письмо отца.
Няня Нюся пошла к дежурной по станции в красной фуражке и спросила ее про начальника.
— Нет его и не будет, — ответила та.
— Да как это так! — всплеснула руками няня Нюся.
— Вот так. В госпиталь его увезли.
— А где этот госпиталь? — чуть не плача, спросила няня Нюся.
— Это еще зачем? — удивилась дежурная.
— Он велел нам сегодня к нему прийти.
— Его вчера увезли. Видать, гангрена на культе началась после ампутации. Он туда попал надолго.
— Беда-то какая, — вздыхает няня Нюся. — Как нам теперь-то быть? Он про нас ничего не наказывал?
— Нет.
— Этого никак не может быть… — не верит няня Нюся. — Он нам тут по военному письму билеты до Бозулука пообещал…
— Ничего не знаю… У меня нет никакого предписания о штатских.
— Нам надо обязательно сегодня в Бозулук уехать, уже и телеграмму отбили, — просит няня Нюся. — Мы и вам покажем это письмо.
— Мне бесполезно показывать, коли начальник ничего не решил. — И дежурная пошла по перрону встречать прибывающий на дальний путь товарный поезд.
На втором пути уже стоял пассажирский, и видно, что давно, нет вокруг него ни суеты, ни переполоха, все уже кое-как разместились. Поезд дожидался отправления, но никто не знал, когда ударят в колокол и дадут сигнал. Вагоны, тамбуры и подножки забиты битком, только что на окнах не висят. Маячат головы и фигурки людей на крышах. Няня Нюся остановилась у подножки, спросила:
— Куда поезд-то едет?
— Пока известно — в Челябу, а дальше видно будет или спросишь.
Няня Нюся забегала, прихрамывая.
