Она попыталась встать и протянуть ему для поцелуя руку, но, поднявшись на ноги, она потеряла сознание и начала медленно оседать.
Она не знала, что было дальше. Никто не пошевельнулся, но Талис, у которого всегда в моменты опасности была очень хорошая реакция, подскочил к ней и успел через стол поймать ее своими сильными молодыми руками, прежде чем она упала и ударилась об пол.
Он выпрямился и держал леди Алиду на руках, в то время как все молчали, от неожиданности потеряв дар речи. Ее голова и руки бессильно повисли.
— Сэр? — Талис взглянул на Джона. Он хотел узнать, куда ему следует положить эту потерявшую сознание женщину, которую он держал.
Если еще до сих пор и оставалась в душе Джона какая-то часть, которая не принадлежала безраздельно Талису, то этот случай положил этому конец.
— Пойдем, сын, — сказал он. — Я покажу тебе, куда ее отнести.
Полнейшее смятение. Вот что поднялось в Хедли Холле, когда объявили, что Талис вернулся с того света, а Алида упала в обморок. Все начали говорить разом, перебивая друг друга, все обменивались мнениями о том, что произошло и что должно произойти теперь. Объявились некоторые, которые что-то знали или думали, что знали, или делали вид, что знали о событиях шестнадцатилетней давности. У них потребовали, чтобы они рассказывали все, что знали, и вокруг каждого образовалась кучка жадных слушателей.
В то время как Талис нес ее вверх по лестнице, к Алиде вернулось сознание ровно настолько, чтобы она успела обратиться к Эдит (старшей из тех дочерей, которые еще не были замужем):
— Займись ею.
Но стоило ей только взглянуть на темного молодого человека, который нес ее на руках, и она снова потеряла сознание.
Эдит не сразу поняла, кого имеет в виду ее мать, говоря «ее». Даже очень постаравшись, трудно было найти нечто столь же мало привлекательное для обитателей этого дома, чем еще одна незамужняя женщина.
Потом Эдит, поразмыслив, наконец поняла, кого имеет в виду мать. Но эту девушку оказалось не так просто разыскать. Она так жалась к молодому человеку, который был их новым братом, что Эдит ее вначале за ним и не увидела.
Дороти, из незамужних дочерей младшая, стоя позади Эдит, смотрела, не отрываясь, на Талиса, склонившегося над постелью их матери. Наконец она отвела взгляд и тяжело вздохнула:
— Ну почему он нам брат, а не просто гость? — проговорила она со слезами отчаяния.
— Прекрати! — приказала ей Эдит. Потом, как всегда, взглянув с практической точки зрения, прибавила: — К тому же, он так и так для тебя слишком молод.
В ответ на это Дороти криво усмехнулась и сказала вслух то, о чем думали все они: она бы согласилась на любого мужчину, которого только можно найти. Ни один из них не мог оказаться ни слишком молодым, ни слишком старым, ни еще каким бы то ни было.
Эдит не позволяла себе задумываться о лишнем. Она даже не взглянула на их нового брата. К своему долгу она всегда подходила
— Пошли, — сказала она Калли, а когда та начала протестовать, Эдит крепко взяла ее за руку и потянула за собой из комнаты.
Калли, которую насильно уводили от Талиса, все время, идя за Эдит, смотрела назад, на толпу людей вокруг него. Его голова сразу поднялась, он нашел ее и нахмурился, не желая, чтобы она уходила. Но прежде чем он успел что-то сказать, Алида так застонала, что можно было подумать, будто она умирает.
— Мой сын, — проговорила она. — Мой сын. Это чудо! — И с силой, удивительной для столь слабого существа, она притянула голову Талиса к себе: — Дай же я на тебя посмотрю.
Когда Талису наконец удалось отойти от нее, Калли уже нигде не было.
Калли боялась сойти с ума. Она не виделась с Талисом уже два дня. Два дня подряд она безостановочно была занята самой бессмысленной, самой тоскливой, самой бесполезной на свете чепухой. Она даже представить себе не могла, что люди могут так жить. Были уроки игры на лютне, примерки платьев, обсуждение фасонов и украшений, а также размеренные, неторопливые прогулки по саду. Во время этих прогулок болтали, причем болтали о невообразимой ерунде: главным образом, о том, что происходит при дворе королевы Елизаветы. Бесконечные обсуждения того, кто женился, а кто нет. Старшая из девиц, торчащих в этом доме, постоянно заявляла одно и то же: что за этого-де она не согласилась бы выйти замуж, даже если бы принесли бы его на серебряном подносе.
Младшая же из сестер, вызывавшая симпатию у Калли, насмешливо сказала, что Эдит согласится выйти замуж за кого угодно, если у него будет по крайней мере один глаз и одна рука — при этом можно без обеих ног.
— А ты? — поинтересовалась Калли.
— М-м… — Дороти задумалась. — Ну, мне, конечно, хотелось бы, чтобы по крайней мере одна нога была.
Калли расхохоталась, и Эдит, услышав ее смех, тотчас остановилась и сделала ей выговор за распущенность.
Однажды Калли услышала звон мечей и тотчас кинулась в том направлении, но Эдит с удивительной быстротой догнала ее и схватила за руку:
— Леди не должны разговаривать с мужчинами без сопровождения компаньонок, — строго сказала она.
На следующий день Калли чувствовала себя так, что ей казалось, что она готова взорваться. И, разумеется, стальной корсет, в который ее заковали дочери Джона, не добавлял ей хорошего настроения. Когда она ощутила, что стальные крючья обхватывают ее ребра, она едва не лишилась чувств. Прислонясь к оконной раме, она прошептала с трудом:
— Зачем?
Дороти без труда сообразила, что она имеет в виду. Зачем мучиться с этими ужасными корсетами, если у Калли нет бюста, который необходимо было бы поддерживать? Вот что Калли хотела спросить.
— Да мы все так, — Дороти махнула рукой. — В твои шестнадцать и у меня ничего не было. А потом за три месяца, все, что надо, появилось. — И она с нескрываемым удовольствием оглядела свою красивую округлую грудь: — Не беспокойся! Будешь как все.
Сначала Калли показалось, что не имеет смысла сравнивать себя с этими девушками, потому что она им не родственница. Она — дочь какого-то рыцаря по имени Гильберт Рашер, о котором никто не желает говорить, и она не может понять почему. Но постепенно, оглядывая всех пятерых незамужних дочерей Хедли, она сделала открытие, что на самом деле они похожи. Они такие же худенькие и бледные, как она. Даже двое мальчиков, которых она видела мельком в первый день, были того же типа. Талис, которому полагалось быть тоже таким же, в их окружении казался черным быком, ворвавшимся в стадо овец.
— Почему? Ну почему? Ну почему? — повторяла Дороти, облокотившись о подоконник и смотря во внутренний дворик. В свои восемнадцать лет Дороти еще не была замужем. И ей, как и четырем ее старшим сестрам, возможно, предстояло на всю жизнь остаться старой девой, потому что отцу было жалко денег на приданое. А ни одна из пяти не была такой красавицей, чтобы ее кто-нибудь взял без приданого.
Рядом с Дороти стояла Джоанна, самая некрасивая из всех, которой было уже двадцать шесть. Она грозилась сбежать с садовником, если отец не найдет ей мужа. Как-то раз она дерзко заявила это самому отцу. Джон равнодушно взглянул на нее и ответил:
— Только не с сыном главного садовника. Этот мне самому нужен.
Джоанна выбежала из комнаты вся в слезах.
— Красивее мужчины мне еще никогда не приходилось видеть, — вздохнула она. — Послушайте, а инцест — это смертный грех или нет?
— Джоанна! — воскликнула Дороти в притворном возмущении, на самом деле едва сдерживая смех.
