Воспоминание

очень большие неприятности. Может потребовать за девчонку колоссального приданого. Он может составить петицию королеве, изложив ей, как ты заявил, что сын твой, хотя ясно видно, что это не так.

Джон стиснул подлокотники кресла. Ему не нравились намеки на то, что у него не может быть такого сына, как Талис. Ведь на самом деле в том, что у него его не было, была, безусловно, ее вина. Если бы он женился на женщине посильнее и покрепче, наверняка она родила бы ему такого сына, как надо. Думая так, он упускал из виду, что мать Талиса была очень миниатюрна.

Алида подошла к нему, опустилась на колени у его кресла и положила свои руки на его. Она уже не была так хороша, как когда-то, но кое-что в ней еще оставалось, а, кроме того, она умела так посмотреть на мужа, как будто считала его самым сильным, самым храбрым мужчиной на свете.

— Убедись, что с этой стороны нет угрозы, прежде чем женить мальчика на твоей дочери. У тебя должно быть что-то в письменном виде, какой-то документ, в котором будет написано все, о чем вы тайно договоритесь. И нужно заплатить Рашеру за парня, возместить ему то, что мы ему должны уже давно. Ты ведь, конечно, знаешь, что двое его сыновей погибли?

Уже в течение многих лет до нее доходили самые отвратительные известия о Гильберте Рашере и его грязном отродье. У его сыновей были тяжелые кулаки и вспыльчивый характер, а идиота-папашу это восхищало, и парни задирали всех, кого только встречали на пути, над всеми издевались. Дважды это кончалось печально для них самих: когда они переступали черту, их попросту убивали. Когда старшего нашли с перерезанным горлом, Гильберт потребовал расследования. К нему должны были явиться все, у кого были хотя бы малейшие причины ненавидеть его сына.

Говорили, что королева хохотала так, что стены тряслись, дворец ходил ходуном, и было слышно по всей столице, когда ей докладывали об этом деле. К Гильберту привели сто двенадцать человек, у каждого из которых были веские причины, чтобы желать смерти его сыну — и это только те, которые не успели в тот же день быстренько разъехаться, прослышав про то, что происходит. Гильберт Рашер расследовал дело и вынес приговор — двадцать человек, из них семнадцать мужчин и три женщины, предать смерти через повешение. Королева, однако, приказала отменить приговор и никого не вешать, что привело Рашера в страшный гнев. Если человек умудрился нажить стольких врагов, говорилось в королевском указе, то, значит, он не был убит, а понес справедливое наказание.

Алида не стала говорить мужу, что. судя по слухам, иногда, напившись, Гильберт Рашер во всех своих бедах обвинял Джона Хедли. Он уверял, что его «невезение» началось той самой ночью, когда родились те двое детей и потом погибли в огне. Согласно его версии, если бы он получил от Джона то, что тот ему задолжал (он никогда не говорил, за что тот ему задолжал и что именно) — он мог бы превратиться в богача. А теперь дела у него не шли и урожая не бывало, якобы не потому, что он обложил крестьян непомерным налогом и почти довел до разорения, а потому, что богатый Джон Хедли ему что-то не заплатил.

Нет, этого Алида Джону не говорила. Если ее муж так помешан на желании иметь сына, что ему все остальное кажется пустяком, — пусть будет так.

— Если он женится, — Джон тяжело вздохнул, прежде чем вслух признать, что Талис ему не сын, — на моей дочери, то он будет привязан ко мне.

«Забудь о деньгах, забудь о наследстве», — подумал он. Правда была в том, что Талис ему нравился. Он пробыл здесь еще совсем немного, а уже столько изменил во всей их жизни. За две последние недели Талис несколько раз от души рассмешил не только самого Джона, но и других сыновей. В тот раз, когда он затеял спор и проиграл, только для того, чтобы дать возможность слабому и больному Филиппу отдохнуть, Джон, конечно же, разгадал его намерения.

Были ясны намерения Талиса и когда тот подчеркнуто заговорил об изумительных способностях Джеймса ко всяким наукам и что ему, Талису, в жизни никогда не учиться так хорошо, как учился тот.

Но хотя Джон все это и понимал, ему только нравилось, что Талис так заботится о других. И, что еще важнее, сам Джон начал смотреть на сыновей по-иному. Может, Джеймс и правда кое-чего стоит? Он приказал сыну проверить хозяйственные счета — работа, которую сам Джон всегда терпеть не мог, — и парень нашел множество ошибок.

— Талис хороший парень, — нежно произнес Джон. Ему нравилось даже его имя.

— Конечно. Он лучше всех. Впрочем, все твои сыновья хороши. Ведь у них хороший отец. — Алида затаила дыхание, ожидая, поверит он этому или нет.

И Джон кивнул:

— В общем, да. Каждый из них неплох по-своему. Услышав это, Алида чуть не расплакалась. Ну вот, наконец-то ее усилия увенчались хоть каким-то успехом. Она уже бесконечно много раз, год за годом пыталась заставить мужа признать, что его сыновья тоже стоят его отцовской любви. Но как раз сейчас, когда она только-только этого добилась, появляется чужак, который все у них отнимет. Со своим прекрасным сложением, с его сияющими глазами, легким веселым смехом — этот парень затмевал ее сыновей. Очень скоро он отнимет у них все, ради чего она трудилась всю жизнь. И то, что должно принадлежать ее сыновьям, достанется ему.

Алиде не пришло в голову (она не поверила бы, даже если бы ей это сказали), что это именно Талис — весело, с шутками — больше помог ее сыновьям за две недели, чем она за двадцать лет. Алида пыталась научить сыновей быть такими, какими их хотел видеть Джон. Талис открыл Джону глаза на то, какие они были в действительности, как и на то, что их таланты тоже были по-своему полезны.

— Теперь, — твердо сказала Алида, — теперь тебе нужно подумать о будущем. Ты хочешь этого молодого человека, я тоже. Он хорошо преуспеет в управлении поместьем, когда нас с тобой уже не станет. — «Поместьем Гильберта Рашера», — подумала она про себя.

Сама она почти не видела этого молодого человека. В первый и последний раз она видела его вблизи в тот самый день, когда он появился. Тогда она упала в обморок, и он понес ее в спальню. Ей докладывала обо всем, что происходит, Эдит. Эдит считала, что он чересчур самоуверен, слишком хвастлив и задирист, но… В этом месте Эдит опустила голову и залилась краской. Этот парень покорил даже ее, Эдит — само хладнокровие!

То, что Талис всем нравится, Алиду раздражало. К тому же от этого ее задача делалась сложнее. Нет, она не желала этому мальчику зла. Она лишь хотела, чтобы он оставил в покое ее семью. Насколько ей было известно состояние дел Гильберта Рашера, тот испытывал явную потребность именно в таком сыне, как Талис, в котором была бы хоть капля чести и приличия. Такой человек мог бы привести в порядок его разоренное имение. Да, правда: если мальчишка будет не здесь, а у своего родного отца, это пойдет на пользу абсолютно всем.

— Тебе кажется позволительно разрешать ему проводить с Калласандрой столько времени?

Джон уставился на нее в недоумении, не имея понятия, о ком это она говорит.

— Калласандра — твоя дочь, та, на которой он хочет жениться. — Джон все еще смотрел недоумевающе, потому что не мог понять, с чего она решила заговорить о девчонке — Вчера Эдит доложила мне, что Калласандра ведет себя неприлично и вызывающе. Я собиралась поговорить с тобой Пока я поручила Эдит о ней заботиться У этой девушки самое неподобающее образование, которое я когда-либо встречала. Представь себе, она не умеет ни шить, ни играть на каком-либо музыкальном инструменте.

Алида не упомянула, что вместо этого Калли знает латынь и греческий, а также владеет математикой. Не упоминала она об этом не потому, что хотела во что бы то ни стало это утаить, а потому что знала, что ее мужу глубоко безразлично это.

— Кроме того, два дня тому назад Калласандра выскользнула из постели и отсутствовала всю ночь. — Она взглянула на мужа, подняв бровь, чтобы тот понял, что она думает о таком поведении их дочери. — Отсутствовала она до утра, а вернулась без корсета и головного убора. То и другое через некоторое время нашел один садовник, и были они в поле неподалеку от старого замка.

Джону это не понравилось.

— Мадам, вы можете следить как следует за своими дочерьми? Вы что, намерены сделать из них потаскух?

Алида онемела. Потом ответила с негодованием:

— Об этой своей дочери я не заботилась много лет! — Она постаралась сделать так, чтобы у нее в тоне прозвучала боль от этой долгой разлуки, и еще она постаралась сказать это так,