Я все еще думала над ее вчерашними словами о том, что в моей жизни нет любви, поэтому я выпалила около двадцати имен предполагаемых подруг.
Нора посмотрела на меня с неудовольствием, давая мне понять, что ее мне не одурачить.
— У вас только две настоящие подруги…
— Да, — согласилась я, боясь покраснеть из-за того, что меня уличили в снобизме. Дария, молодая красавица, с ногами, которые росли от шеи, и от которой мужчины сходили с ума. И пишущая романтические истории Милли, с которой я встретилась несколько лет тому назад — некрасивая, непривлекательная, слишком — полная, незамужняя, в свои двадцать пять выглядевшая на пятьдесят, — человек с золотым сердцем.
— Да, — кивнула я, — у меня две настоящие подруги: Дария и Милли.
— Вы хорошо знаете их. Они — ваши настоящие подруги и желают вам только счастья.
— Разве обычно бывает не так?
По ее лицу прошла такая гримаса боли, что я невольно подумала, сколько же ужасов видит она в головах людей. Я с трудом заглядываю к себе-то в душу. Чего же стоит смотреть в душу кого-то другого. Представляю, сколько грязи собралось в душе какого-нибудь растлителя малолетних.
— И кем же эти женщины приходились мне в прошлых жизнях?
— Молодая что-то делала для вас, не знаю точно, что именно. А старшая… Что-то вроде того, что она была вашей матерью, но все-таки и не совсем матерью в то же время.
Кратко, емко, прямо в точку, но абсолютно ноль информации. Я не знала, как разговорить ее.
— Я случайно не была девушкой бандита? Или роковой женщиной, или какой-нибудь певичкой в баре? Что-то такое… не знаю что, но что-нибудь совершенно не то, что сейчас.
— Нет, — ответила Нора и продолжала рассказывать мне о «законах» прошлых жизней.
«Извините, конечно, — думала я тем временем, — но я еще и с существованием прошлых жизней не вполне освоилась. Не говоря уж об их законах».
Она объясняла мне, что такое характер. Характер — или, как мы это часто называем, личность человека — не меняется. Сейчас вы представляете из себя то же, что и всегда. По крайней мере, в смысле характера.
Если вы в этой жизни убежденный домосед, то и в прошлых жизнях вы были домоседом. Тихие незаметные женщины никогда не были развратными соблазнительницами, как бы ни уверяли их в этом всякие шарлатаны. Еще она сказала, что, возможно, таланты, которые у вас есть сейчас, были развиты в прошлых жизнях (в таком случае, я никогда не играла на пианино).
— Страны, в которые вы хотели бы поехать, возможно, и есть те места, где у вас была счастливая жизнь. Ваш стиль одежды, украшения, которые вы любите носить, вообще весь ваш вкус — на все это влияют прошлые жизни, — продолжала она. — То, о чем человек любит читать или, в вашем случае, писать, тоже часто зависит от прошлых жизней.
Я ее прервала:
— Так вот почему мне так легко писать исторические романы, действие которых происходит в средние века? И вот почему я не переношу книги о пиратах и викингах? И вот почему я обожаю все, что связано с эпохой Эдуарда?
Нора ответила:
— Наверное.
Чтобы ответить точно, ей нужно было еще «посмотреть», где я была и где не была. Лично я не знаю, можно ли говорить слово «точно» о вещи, которой, возможно, не существует.
Потом она сказала, что вкус, запах и звук — очень сильные чувства, и они не меняются во времени.
— Например, — сказала она, — есть некоторые запахи, от которых вас тошнит. Допустим, когда у кого- нибудь пахнет изо рта.
Конечно, она явно вмешивалась не в свое дело! Но она была совершенно права, хотя я никогда никому этого не говорила. Когда кто-то дышит на меня, а у него воняет изо рта, меня действительно тошнит.
— А еще есть один вид животных, который вам очень нравится.
— Собаки? — Собаки у меня нет, но я их люблю.
— Нет, — Нора покачала головой и, сосредоточенно глядя на меня, принялась сверлить меня взглядом. — Это животное из джунглей.
— Один мой приятель по китайскому гороскопу был тигр. — Это для нее, конечно, было очень полезное замечание.
Она не улыбнулась. Но потом, как будто поняв что-то, подняла голову. — Вы едите из этого животного.
Эта фраза заставила воспоминание быстро промелькнуть в моем мозгу.
— Обезьяна!
— Да, — ответила она, улыбаясь.
Я никогда не могла понять, почему я люблю обезьян. У меня дома подсвечники в виде обезьян, подносы, лампы, полочки для косметики — по всей квартире все с обезьянами. Приходя ко мне, люди не только всегда замечают: «О! Ты что, любишь обезьян?» — но некоторые даже дарят мне подарки с изображением обезьян, и таким образом моя коллекция пополняется.
— Ну, что еще? — жадно спросила я. — Где еще я жила? Что я еще делала?
Кажется, я забыла подумать, правда это или нет. Мне безумно хотелось схватить блокнот и ручку. Наконец я сделаю то, что мне всегда хотелось сделать, — напишу чью-нибудь детальную биографию. Теперь у меня будет больше стимулов, чем всегда, потому что героиней этой книги буду я сама.
Нора задумчиво нахмурилась.
— Какого ювелира вы любите больше всего?
— Картье? Тиффани? Гарри Уинстон? — Перечислять своих любимых ювелиров я могла хоть до вечера.
— Да нет, — раздраженно ответила она. — Ювелир, которого вы по-настоящему любите.
Я невольно задумалась, было ли в ком-нибудь из них для меня что-то особенное. Но, насколько мне казалось, что-то особенное было во всех.
— А! — наконец воскликнула я. — Фаберже!
— Да.
Я чувствовала, что она гордится своей проницательностью. Должно быть, ей приятно думать, что простые смертные с мозгом, у которого только одно измерение, тоже что-то иногда могут.
— Если вы почитаете об этом ювелире, вы найдете и про себя.
Еще одно заявление в духе «почему солнце любит луну». Лично я предпочла бы точно знать имя и дату, но было ясно, что, кроме Фаберже, из Норы больше ничего не вытянешь.
Время визита кончилось, и мне пришлось проститься с Норой. Выйдя от нее, я поймала такси и помчалась в Стрэнд — это самый большой в мире книжный магазин. Но его смело можно было бы назвать также и магазином с самым грязным, грубым и странным персоналом. Однажды в Стрэнде я так засмотрелась на кольца в носу, губах и щеках молодой продавщицы, которая заворачивала мне мои книги, что она вынуждена была четыре раза спросить у меня кредитную карточку. Так что Стрэнд своеобразное место, а кроме того, там просто потрясающий выбор букинистических книг. Я купила все, что у них было про Фаберже, схватила машину, десять минут объясняла шоферу, который не говорил по-английски, свой адрес (а счетчик, разумеется, работал), и, наконец, была у себя.
Что бы ни говорили критики о том, что авторы любовных романов бесполезны, одну вещь мы умеем делать — это работать с материалом. Помоги нам Господь, но мы должны быть на высоте, потому что у наших читательниц такая память, которая может заставить любой компьютерный банк данных плакать от зависти. Одна оплошность — и вам об этом сразу напишут. Я имею в виду не только даты, но, например, вещи типа ножниц. Читательницы пишут вам, что ваша героиня пользовалась ножницами до того, как они были изобретены. Нельзя, чтобы герой говорил «Подожди минутку» до того, как были изобретены часы. А еда! Не вздумайте написать о картошке или помидорах до того, как их стали употреблять в той или иной стране! Тут же заметят и никогда вам не простят!
И это те самые женщины, о которых критики и вообще все думают, что у них мозги из морковки и
