завербованный, вы бы ему такую проверочку устроили — не дай бог! А мне каждая минута была дорога. Нет, парень не промах! И для этого не надо быть профессионалом, достаточно голову на плечах иметь… Впрочем, — добавил Рахуба, видя, что доводы его не подействовали и что-то продолжает тревожить бывшего контрразведчика, — испытать и сейчас не поздно. Я и сам считаю, что лишняя проверка не повредит.
— Так и придется сделать, — холодно сказал Шаворский. — Оптимизма вашего, господин полковник, не разделяю. У нас слишком тяжелый опыт общения с чрезвычайкой: три провала за одну только последнюю неделю.
— Пожалуйста, — согласился Рахуба, — не возражаю.
Когда через полчаса Шаворский вышел из каморки, Алексей, Микоша и Золотаренко мирно беседовали, сидя за кухонным столом. Микоша жаловался на боли в печени, возникшие «по причине перебора в смысле выпивки», и с интересом выслушивал советы Золотаренко и Алексея. Он уже успел вернуть Алексею браунинг и проникнуться уважением к его познаниям по части медицины.
— Пошли, — сказал ему Шаворский, — скоро рассветет. — И дружески улыбнулся Алексею: —До завтра.
За дверью Микоша проговорил негромко, но, видимо, с расчетом, чтобы Алексей услышал:
— А мужик-то оказался ничего, простой…
Шаворский ему не ответил.
ПРОВЕРКА
Весь следующий день Рахуба был чем-то озабочен. Казалось, он чего-то ждал. Золотаренко и Алексею было приказано никуда из дому не отлучаться.
Рахубе заметно полегчало, он уже мог самостоятельно передвигаться по кухне. Жене Золотаренко он дал денег и послал на рынок, велев купить «что-нибудь посъедобнее». Она принесла связку скумбрии, три плитки жмыха и тонкий ломтик свиного сала.
— Довели Россию комиссары, — хмыкнув, сказал Рахуба, — скоро собственные локти будут глодать! …
Обедали вместе на кухне. Рахуба дотошно расспрашивал Алексея о его пребывании в банде братьев Смагиных.
Алексей отвечал без запинки: историю банды он знал хорошо. Даже слишком…
Полтора года назад он сам разрабатывал план ее уничтожения и сам же проводил на эту операцию тоненькую девушку со строгими глазами — единственную девушку, которую любил. Маруся Королева, девятнадцатилетняя чекистка, была зарублена бандитами в деревне Белая Криница на Херсонщине. Там и похоронили Марусю па степном взгорье, и смерть ее непреходящей горечью утраты выделяла в памяти Алексея эту операцию среди десятков других, в которых ему довелось участвовать…
После обеда Рахуба убрался в каморку и не вылезал до вечера. Когда стемнело, позвал Алексея.
— Что-то неладно, — сказал он. — Шаворский еще днем должен был прийти или прислать кого- нибудь.
Он помолчал, пожевал губами и неуверенно, будто ожидая совета, проговорил:
— Не знаю, что думать. Не случилось ли чего?…
— Может, сходить разведать? — предложил Алексей, чувствуя, что именно этого предложения ждет от него Рахуба.
— Куда ты пойдешь?
— Куда скажете…
Рахуба потер вертикальную складку на лбу, искоса взглянул на Алексея и, насупив брови, потушил острый испытующий блеск в глазах.
— Черт его душу ведает! С одной стороны… Хотя сидеть здесь и ждать у моря погоды тоже не слишком умно. Пожалуй, и правда, сходи выясни, что там такое.
— Куда?
— На Новобазарную, куда же еще… Только смотри, как бы хвост не прицепился. Подожди, — остановил он направившегося к двери Алексея, — не задерживайся там. Узнаешь — сразу назад. Сколько тебе времени надо?
— За час обернусь.
Рахуба достал часы.
— Без четверти десять, — сказал он. — Буду ждать два часа. Потом уйду…
— Ладно.
Над городом висели тучи. Воздух был душен, сжат, (пропитан ароматом сирени и цветущего каштана. Когда Алексей подходил к Новобазарной, посеял мелкий дождик. Пресный запах смоченной пыли заглушил все другие запахи, и улицы наполнила чуткая, шелестящая дождем тишина.
…Алексей постучал в оконную раму. Никто не отозвался. Окна мадам Галкиной были изнутри заложены ставнями. Алексей подождал и стукнул еще раз, посильнее. И снова ни звука в ответ.
«Может, они в каптерке?» — подумал он.
Нащупывая ногами ступени, спустился с крыльца, подошел к воротам. Они были заперты. Крепкие дубовые створки вплотную пригнаны к подворотне—ни сверху, ни снизу не пролезть. А стучать нельзя: еще соседей перебудишь.
Он попытался вспомнить, каков из себя двор. Насколько удалось разглядеть вчера ночью, между флигелями находилась какая-то изгородь. Значит, должен быть подход с соседней улицы, через смежные дворы.
Он отошел от ворот и направился к перекрестку. Миновал дом номер шесть, еще дом и вдруг замер на месте: на углу, перегораживая тротуар, чернели две мужские фигуры. Обманутый темнотой, Алексей заметил их слишком поздно, когда до незнакомцев оставалось всего пять-шесть метров.
— Стой! — сказали ему. — Не шевелиться! Кто такой?
На одном из мужчин была кожанка: тусклый блик лоснился на его рукаве, ломаясь у локтевого сгиба, и в первый момент Алексей подумал: «Наши! Чекисты!…»
Тотчас же мысли вихрем закружились у него в голове: почему они здесь?… что случилось? … неужели Оловянников еще каким-то путем обнаружил явку мадам Галкиной и уже ликвидировал ее? Зачем?! Теперь все, что с таким трудом удалось сделать: влезть в доверие к Рахубе, найти явки, прилепиться к Шаворскому, стоять на самом пороге большого контрреволюционного подполья, — все летит к дьяволу! Вот тебе и Оловянников— «легендарный оперативник»! Да и засада какая-то неумная: почему на улице, почему не в квартире?…
— Кто такой, я спрашиваю? — повторил мужчина в кожанке.
— Да вы сами-то кто? — угрюмо отозвался Алексей.
— Чека, попрошу документы!
Слепящий луч электрического фонарика уперся в лицо Алексею, он невольно прикрылся ладонью.
— Эге, — проговорил один из стоявших перед ним людей, — так я его уже видел! Это ж наш! Шо ты тут ходишь, хлопче?…
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не было сказано этих слов. Алексей, возможно, назвал бы себя: все в нем кипело от досады на Оловянникова. Теперь же его точно ударило: «Провокация!…»
В Одессе его знали только три чекиста: Инокентьев, Оловянников и тот, что однажды приезжал к Синесвитенко, — Царев. Никого из них здесь не было.
«Липа!…» — мелькнуло в голове.
В одно мгновение ему припомнились и убегающий взгляд Рахубы, и сладенькая прощальная улыбочка Шаворского, и стало понятно, почему так глух и неприветлив дом мадам Галкиной: встреча на углу была специально подстроена!
«А, гады! Ну, ужо вам!…»
