Он склонился к маленькому столику и поднял два кубка. Надо же, кубки.
— Это поможет тебе продержаться, пока мы не договоримся о большем.
Я взяла чашу, тяжелую, будто из золота. Для пищи богов только лучшая посуда, подумала я. В кубках была темно-красная жидкость. Если кристаллы ощущались как слабое соответствие Солу, то аура, исходящая от чаши, ощущалась как мега-Сол. Насыщенная и крепкая, она вибрировала так, что кристаллы и рядом не стояли. Может, именно так и надлежало действовать амброзии в жидком виде?
Он ждал, пока я выйду из задумчивости.
— Выпей.
Я колебалась, теперь уже с непритворным страхом. Выпей? Что же делать? Если я не стану пить, то разоблачу себя без всякой «провокации», которая бы позволила мне ударить этого негодяя, или кто он там, дротикообразным наконечником стрелы. Джером с Картером говорили, что амброзия не может повредить бессмертному; они даже сказали, что бессмертный некоторое время способен противиться ее пагубному воздействию куда дольше, чем люди. Хотя особенного облегчения я не почувствовала. Я предпочла бы разобраться с этим, используя свои обычные навыки, но, похоже, такой роскоши мне не предлагают. Медлить больше нельзя.
Застенчиво улыбаясь, я поднесла чашу к губам и отпила. Он сделал то же самое. Кто знает, может, расширение моих талантов как раз здесь и пригодится? Может, во мне скрыта тайная амазонка, у которой просто руки чешутся выскочить под действием амброзии и огреть кубком этого типа.
Сол пил, не останавливаясь. Запрокинув кубок, он осушил его до капли. Я последовала его примеру. На вкус не так плохо. Сладко, почти приторно. Самым странным была консистенция. Густая. Почти вязкая.
— Ну вот, — сказал он, принимая мою опустевшую чашу. — Скоро ты почувствуешь облегчение, а пока мы можем поговорить.
Он сел поудобнее, вытянул длинные ноги и расслабился. У него было хрупкое телосложение и тонкие черты лица. Узкими пальцами он теребил черную прядь.
— Расскажи о себе, Джорджина. Чем ты занимаешься?
— Я, ну, работаю в книжном магазине.
— А, так значит, ты любишь читать?
— Стараюсь.
Он кивнул в сторону стены, заставленной книгами:
— Я и сам люблю читать. Нет лучшего занятия, чем совершенствовать ум.
Он принялся рассказывать о своих любимых книгах, я улыбалась и вставляла в нужных местах замечания. Во время беседы я почувствовала… ладно, за отсутствием более подходящего слова, почувствовала себя хорошо. Действительно хорошо. Похоже на кайф от превосходного ликера. Чуть покалывало руки и ноги, а внутри разгоралось теплое чувство эйфории. Я услышала собственный смех после очередной его шутки. Я смеялась почти искренне.
— Ты очень красива, — вдруг сказал он, и я удивилась, обнаружив, что он сидит почти вплотную ко мне.
Мне пришлось поморгать, чтобы сфокусировать взгляд. Комната слегка кружилась перед глазами, а руки и ноги повиновались с некоторой задержкой. Сол протянул руку и провел по моей щеке изящными пальцами.
— Твоя красота — это дар.
Я попыталась шевельнуться, скорей чтобы выяснить, способна ли на это, нежели чтобы избежать его касания. Если честно, его прикосновение было приятно — чрезвычайно приятно. От него учащался пульс. Вскоре я обнаружила, что могу двигаться. Лишь немного замедленно.
— Ш-ш-ш. — Он положил руку мне на запястье. — Не бойся. Все будет хорошо.
— Ч-что ты делаешь?
Он сжал мое запястье и потянулся к шее. Его губы, коснувшиеся кожи, были теплыми и многообещающими. Я чуть вздрогнула от поцелуя и постаралась осознать, что происходит.
Если коротко, что-то здесь было не так. Я почувствовала головокружение и сумбур в мыслях, словно на студенческой вечеринке в Вашингтонском университете. А вдобавок ко всему этот бессмертный — этот не наш бессмертный, которого я едва знала, — вдруг показался таким соблазнительным, что я и вообразить не могла. Разве я не пришла сюда, чтобы надрать ему задницу? Почему я хочу его трахнуть? Это амброзия так подействовала? Не это ли мои основные черты — закосеть и ловить кайф от секса. Становиться еще непринужденней, чем обычно.
Он расстегнул мне блузку, так чтобы его руки могли скользнуть ниже, к грудям, лишь чуть прикрытым черным кружевным лифчиком, который я купила с Дейной. Теперь он целовал меня по-настоящему, в губы. Когда его язык осторожно проник между моих губ, я ощутила сладостное сходство с амброзией.
Вывод: необходима самооборона.
Так сказал Картер, но мне не требовалась защита, разве что от себя самой. Мои руки, совершенно не подчиняясь сознанию, принялись расстегивать его брюки, а наши тела сплелись воедино на мягких подушках.
Самооборона. Самооборона. Зачем мне самооборона? О чем же я забыла?
Ах да, конечно. Дротик.
Сквозь красное зарево, затмившее мои чувства, я пробивалась к ясности. Дротик. Дротик должен как-то остановить Сола, прекратить распространение ядовитой амброзии. Он не даст Солу вредить людям… таким, как Даг.
Я продиралась сквозь это затмение, я сжимала губы, пытаясь вывернуться из его объятий. Я преуспела, но не слишком. Он все еще был рядом.
— Нет, — выдохнула я. — Не надо. Перестань.
Сол уставился на меня с веселым изумлением:
— Ты не понимаешь, что говоришь.
— Понимаю. Прекрати.
Извернувшись, я высвободила руку и тут же нырнула в карман, где лежал мешочек Картера. Мне нужно было освободить и вторую руку, но Сол не отпускал ее. Опустив взор, я вдруг увидела, что его запястье истекает кровью. Как это произошло? Я ничего такого не делала.
— Джорджина, ты близка к тому, чтобы возвеличиться среди всех смертных женщин. Ляг. Перестань сопротивляться. Тебе не будет никакого вреда. Этой ночью ты испытаешь невиданное наслаждение, я обещаю.
Он снова потянулся к моим губам, и снова во мне воспылала эйфория. В горле застрял блаженный предательский стон. Приняв его за смирение, Сол ослабил хватку, и я смогла взять мешочек обеими руками. И все же это была тяжелая битва. Я контролировала свои действия вовсе не надлежащим образом. Целовать его в этот момент казалось куда важнее какого-то дурацкого мешочка. Ни на чем другом я сосредоточиться не могла.
Но я пыталась. Невероятным усилием воли я выбросила из головы физическое удовольствие и припомнила последствия действия амброзии: опустошенность Кейси, дикие перепады Дага от мрачного исступленного веселья до еще более мрачной депрессии и под конец его безжизненное тело в больнице.
Смертные — хрупкие существа.
Очень хрупкие. А Сол играл с ними, как будто они вовсе ничто. Тлеющие угли моего гнева мало- помалу начали разгораться.
Этот бессмертный сильнее тебя. Охотиться на тебя — особенно учитывая, что ты, так сказать, принадлежишь Джерому, — это нечто абсолютно недозволенное. Твое оправдание в самозащите.
Я снова оторвалась от его губ.
— Прекрати, — еще тверже повторила я. — Я хочу, чтобы ты перестал. Прекрати немедленно.
— И не подумаю, — огрызнулся Сол.
Гнев исказил его медоточивые интонации. Он тяжело дышал, грудь его вздымалась. Он — или я — снял рубашку, и передо мной предстал его ничем не защищенный торс.
— И не подумаю. Поверь мне, раз уж я начал, тебе самой не захочется останавливаться.
