Он украл мои сны

Он ответил ей резко, грубо, что даже слишком любит её, что только о ней и думает:

– Готов порвать тебя на меха!

Резкость его ответа восхитила и успокоила её больше всяких любовных клятв и нежных уверений. Она улыбнулась и стала раздеваться.

– Как там твоя театральная школа? – спросил он.

– Обожаю эти курсы.

Взглянув на пианино, массивный Krakauer, стоящий посередине комнаты, за которым провела столько часов, она сказала, что забросила музыкальные занятия, хотя у неё всё очень хорошо получается настолько, что одно время подумывала насчет создания джаз-банда, и увлеклась актерским мастерством. И, раздеваясь, она тихонько повторяла всё время вертевшиеся у неё на языке стихи:

«…Наивная уверенность откуда,
И как в любви, непостоянной страсти,
Я нахожу спокойствие и счастье?
Все оттого, что друга полюбила
Так хорошо, с такою нежной силой,
В себе соединяя неизменно
Все то, что есть в особе совершенной,

Видишь, я не похудела…

Чем будет он всегда во мне пленен,
Едва лишь встретится со мною он.
Он ищет красоты – прекрасной стану,
Ума – божественной пред ним предстану.

Я даже скорее пополнела, но не очень.

Пусть мне поверят – не солгу я, право,
Когда ему воздам я в этом славу:
Он добродетель доказал мне честно,
Но и моя теперь ему известна.
Все, что он хочет, что любовь желает,
Что знает он, иль слышит, иль читает,
Все есть во мне – но только для него,
Другой не отыскал бы ничего».

Андрей с удовольствием слушал стихи. Он вспомнил – когда-то Таня прислала ему это стихотворение по электронной почте – за несколько дней до того, как впервые отдалась ему. Сделала чудный подарок на его день рождения.

– Какая прелесть, – сказал он. – Ну, пойди же ко мне.

Она спустила блузку спокойным чарующе грациозным движением. Но из желания потомить Андрея, а также из любви к сцене она продолжила своё выступление:

«Все радости во мне находит он, -
Так чем в других он будет соблазнен?
И если трудно верным быть одной,
Он тысячу найдет во мне самой:
Коль хочет, пусть меняет их беспечно,

Все ж от меня не отойдет он вечно!»

Он позвал её, привлек к себе. Она выскользнула у него из рук и, подойдя к зеркалу, продолжала декламировать и играть:

«Так я живу при нем, в часы свиданья,
А без него, клянусь, не в состояньи
Я мысль иметь такую, чтобы он,
Её узнав, был ею оскорблен».

Она согнула колени и присела сначала слегка, затем ниже, потом, вытянув вперед левую ногу и отведя назад правую, сделала глубокий реверанс:

«Так жизнь моя мне сделалась священна,
Так видеть друга жажду неизменно».

Он опять позвал её, уже нетерпеливо. Но она снова присела, не спеша, с забавной точностью проделывая все движения. И продолжала декламировать и делать реверансы:

«Когда беседую с друзьями иль с родными,
Им отвечая, тягощусь я ими,
И знает каждый, что взамен его
Хотела б видеть друга своего»…

Она с полной серьезностью, старательно, на совесть разыгрывала свою сцену. Хотя некоторые её позы казались нелепыми, так как для их оправдания нужна была юбка, почти все были красивы и все без исключения увлекательны. Они подчеркивали упругость мускулов при общей мягкости линий; каждое движение выявляло гармоничную стройность всех частей её юного тела, обычно не столь заметную.

Облекая свою наготу в благопристойные позы и наивные речи, она волею судьбы и по собственной прихоти превращалась в изящное произведение искусства, в аллегорию невинности, и в устах этой ожившей статуэтки восхитительно чисто звучали эти замечательные стихи.

Зачарованный, Андрей дал ей довести сцену до конца. Наблюдая за церемонными движениями совершенно голой девушки, он с удовольствием отмечал, что такое сугубо публичное зрелище, как театральная сцена, разыгрывается перед ним одним.

«Когда в далёкий путь, величествен и странен,

Чрез Тихий океан пустился англичанин»,

А она меж тем, начав новое выступление, любовалась в зеркало своими молодыми, недавно расцветшими грудями, своим легким станом, чуть худощавыми изящными руками с тонкими запястьями, стройными ногами и воодушевлялась, воспламенялась при мысли, что всё это принадлежит её возлюбленному; легкий румянец играл на словно накрашенных щеках.

«На дивном острове, где бриг пристал тогда,
Царица, девочка по имени Ти-да,
Браслет из раковин пришельцу отдавая,
Хотела с ним рабой плыть из родного края.
И целых тридцать дней слыхал любимый друг
Из бронзовой груди немолчный страстный стук
Среди циновок, там, в бамбуковой палатке.
Но все ж заранее, в тот самый месяц сладкий,
Ти-да, готовая к разлуке с давних пор,
Воздвигла для себя сандаловый костер.
А путник уловил, чуть бледный, над волнами
Тот странный аромат, что посылало пламя».

Он приподнялся на постели, опершись на локоть, и громко сказал:

– Ну, а теперь иди, иди же ко мне!

И Таня, вся зардевшаяся и оживленная, скользнула к нему:

– Так ты думаешь, что я не люблю тебя!..

Покорная и разомлевшая, она запрокинула голову, подставив его поцелуям глаза, осененные длинными ресницами, и полуоткрытый рот, в котором влажно поблескивали зубы.

Вдруг она вскочила на колени. В устремленных в пространство глазах застыл немой вопрос. Она явственно увидела мать, что-то, как в немом кино, говорившую, и Таня прочитала по её губам: «Таня! Выбрось Андрея из головы – он не будет хорошим отцом для твоих детей! Таня, дочь… я не могу себе представить, что было бы сейчас со мной, если бы я в своё время вместо папы Вити выбрала какого-то женатика…» Из Таниного горла вырвался стон, протяжный и жалобный, как звук органа. Отвернувшись, она глухо сказала:

– Пойдём на кухню. Попьем чай. Просто попьем чай.

Накинув шелковый халат, она выскользнула из комнаты.

Андрей недоуменно уставился в пустой дверной проём, затем перевёл взгляд то место, которое сильнее всего пострадало от Таниной выходки. Он мысленно выругался. Ох уж эта непокорная одалиска, по своеволию равная больному зубу. Однозначно: в ней проснулась определенная тяга к замысловатым сюжетам. Что за игру она затеяла?

Трусы надевались с трудом… да… какие великие надежды возлагались на эту встречу! Он вышел на кухню – всклокоченный, неудержимый, в глазах его зримо наливались гроздья гнева. Таня накрывала на стол – чашки, блюдца, сладости, уже закипевший чайник. В её поспешной устремленности, в небрежно завязанном халате и в растрепанных волосах чувствовалась подлинная взволнованность.

Андрей возмущенно выдал километры сравнений и интерпретаций произошедшего, Таня слушала, тревожно на него поглядывая. Нынешняя ситуация явилась закономерным развитием тех инстинктов, которые зашевелились в ней еще год назад, когда она задумалась о создании семьи. Глядя на него, такого злого и взъерошенного, она сказала:

– Не для того ты пришёл сюда, а?

Она попробовала улыбнуться и посмотрела в окно. Ей хотелось высказаться, заявить, что её не устраивает дух временности, витающий в их отношениях, что хочется определенности… но вместо этого она отмерила порцию туманных фраз-метафор, которые таили в себе двоящиеся смыслы, дающие возможность любых толкований. И это высказывание заканчивалось следующей фразой:

– Мы так любили друг друга. Но я не понимаю, что происходит.

На самом деле она понимала. Её любовь к Андрею приобрела характер страстного влечения к