от тех, что… ладно, по порядку. Я не могу упрекнуть себя в подлом или корыстном поступке. Я была молода, слаба и легковерна… Не упускай из виду тяжелых обстоятельств, в которых я находилась. Ты знаешь, я рано потеряла отца, мне было 12 лет. А у меня еще младший брат, пришлось брать над ним шефство. Я рано повзрослела, стала самостоятельной, мать мне не указ… В 16 лет я рассталась с невинн…
Всё больше волнуясь, она рассказала, что выросла чувствительной девушкой: природа наградила её нежным, любвеобильным сердцем, и, хотя природа не отказала в здравом смысле, в ту пору чувство брало верх над рассудком. Увы, оно и сейчас оказалось бы сильнее, если бы они оба – чувство и рассудок – не советовали бы Тане отдаться Ренату безраздельно и навсегда!
Она выражалась сдержанно и вместе с тем энергично, стараясь при этом не выглядеть слишком умной, избегая слишком изысканых оборотов – перед ней был не Андрей, а всего лишь Ренат. Каждое слово её было продумано заранее; она решилась на эту исповедь, потому что хотела объяснить, почему над всеми её действиями до сих пор тяготеет давящий интеллект Андрея, а также предупредить неизбежные упрёки Рената в том, что связь с Андреем всё ещё продолжается, доказательством чему служит подаренная им машина, на которой они сюда приехали. По её мнению, добровольное признание возвысит её в глазах Рената и избавит от позора разоблачений со стороны – ведь она не собиралась бросать Андрея, отказывать ему, если он пригласит её на курорт, и если вдруг Ренат что-то об этом прознает, можно будет сказать: «Ну я же тебе объясняла, помнишь…»
Влюбчивая, покорная голосу природы, она не считала своё поведение чем-то предосудительным, и поэтому эта исповедь не слишком тяготила её; кроме того, она собиралась рассказать Ренату лишь самое необходимое.
– Ренат… милый мой Ренат, – вздохнула она, – почему мы не встретились тогда, четыре года назад…
Он глухо застонал:
– Я отучился в физкультурном институте имени Лесгафта в Петербурге и там остался, не вернулся в Волгоград.
Он совершенно не видел подвоха, принимал всё за чистую монету. Предрасположенный от природы к роли доморощенного блюстителя справедливости, он собирался выслушать Танино признание.
Видя, что она колеблется, он знаком предложил ей говорить.
И она сказала совсем просто:
– Ну ты знаешь Андрея. У него есть хорошие качества, есть не очень, есть совсем плохие, но напоказ он выставляет только хорошие. Мы случайно познакомились, я ему понравилась, он стал за мной ухаживать, да так настойчиво, что я удивилась: он был женат, вокруг него крутилось много красивых девушек. Андрей меня соблазнил не красотой и не умом. Он взял любовью. Правда, он меня любил. Был так нежен, предупредителен. Я не требовала от него ничего, кроме сердца, а сердце его было непостоянно… Я сама во всём виновата, и я на него не жалуюсь. Мы теперь чужие люди. Клянусь тебе, Ренат, его как будто не существовало. Но он помогал с институтом, устроил на работу, втерся в доверие к матери, у них завязались какие-то общие дела, о которых я толком не знаю. В общем, какое-то время мне придётся с ним общаться… но только по делу. Во всём остальном я твоя.
Она умолкла. Ренат ничего не ответил: он скрестил руки на груди, мрачным взором он уставился на подругу. Её слова произвели на него совсем не такой эффект, на какой она рассчитывала. Он считал нормальным проживание с прожженной сучкой, которая к 36-ти годам прошла огонь, воду и медные трубы и живя с ним, продолжала расплачиваться собой с нужными людьми за разнообразные услуги; и в то же время ему казалась погубленной 20-летняя наивная девушка, в активе которой одна-единственная связь с мужчиной, который устраивает её судьбу. Ренат был склонен судить с суровостью инквизитора свою возлюбленную, которая так доверчиво предлагала ему себя.
Не понимая, что у него на уме, Таня кротким голосом продолжила. И выставила себя несчастной девушкой, которая по неопытности послушалась голоса сердца, потому что, начитавшись книг, верила, что все люди по самой природе своей честны. И к несчастью, судьба толкнула её в объятия человека, который не был воспитан в школе природы и нравственности и которого общественные предрассудки, тщеславие, самолюбие и ложное понятие о чести сделали вероломным эгоистом.
Взор Рената смягчился. Видя, что дело идёт на поправку, Таня закончила выступление следующими словами:
– Не хочу давать пищу твоей ревности, ставить между тобой и мной назойливый призрак Андрея… чужого мне человека. Мне дороги наши с тобой отношения, и в наших интересах ты не должен так переживать за мою машину, за работу на Совинкоме, за то что я созваниваюсь и встречаюсь с Андреем по работе. Это будет продолжаться некоторое время… а потом пройдёт.
– Я не знал, что мой брат соблазняет школьниц, неужели ему мало других баб! – обличающе воскликнул Ренат.
В последующей тираде он заклеймил Андрея как педофила и искренне пожалел Таню, – соблазнённую, обманутую, павшую жертвой своей доверчивости. Он становился просто невыносим, и Таня, состроив глазки, сказала:
– Надеюсь, соблазнение – ваша семейная традиция…
Пропустив мимо ушей слишком прозрачный намёк, Ренат стал задавать вопросы, внешне сдержанные, но точные, сжатые и смущавшие её. Он допытывался, как возникла эта связь, была ли она спокойной или бурной и как прекратилась. Без конца он осведомлялся, к каким средствам обольщения прибег Андрей, как будто это должны были быть какие-то необыкновенные, неслыханные приёмы. Рената интересовало два момента – как Таня лишилась невинности и как была брошена.
Сейчас, в этом разговоре, Таня выставила себя жертвой, брошенной вероломным соблазнителем, чтобы Ренат подумал, будто берёт её под своё покровительство и пребывал в иллюзии, что она будет верной овечкой и будет принадлежать ему до тех пор, пока он сам не решит её бросить. Однако, рассказав ровно столько, сколько нужно, она не пожелала ничего к этому прибавить. Кроме того, что в бардачке машины лежат ключи от дачи, а дача в трёх минутах езды отсюда.
Ренат напрасно задавал вопросы о том, пытается ли Андрей принудить её к сексу сейчас; а мысль о близости с Андреем вызвала жар у неё в груди, и чем больше Ренат распрягался, тем отчетливее она понимала, что влюблена в Андрея без памяти, а вся эта интрижка затеяна из чувства мести за его предполагаемые измены.
Изобличительный вздор, который нёс Ренат, вызвал у Тани улыбку – насмешливую и в то же время печальную. Молодая женщина была огорчена и разочарована. Ей хотелось, чтобы он был смышлённее в делах любви, проще, грубее. Напрасно она тут выступала, он обладал недостаточно пылким воображением, и её исповедь не пробудила в нём ни одной из тех картин, которые так мучительны для людей чувственных; к тому же он увидел в её обольщении лишь факт морального и социального значения. Она была опечалена тем, что он создал себе домысел, соответствовавший его кривым убеждениям, и, не имея на то никаких оснований, сообщил своей ревности братоубийственную окраску. Теперь хочешь не хочешь надо затащить его в свою постель, иначе он не успокоится и начнёт вредить Андрею на фирме.
– Ренатик, милый… Андрей далеко, моя дача близко…
Но её робкое напоминание о ключах от дачи, так же как все предыдущие слова, были как волны, лизавшие бетон, но не могущие ничего с ним поделать. Прервав своего недогадливого возлюбленного, она сказала, что у неё разболелась голова (что было правдой), и ей пора домой.
И на следующий день, сославшись на неотложные дела, она не стала с ним встречаться и не повезла его в аэропорт.
Глава 51
Неудовлетворённая и раздосадованная, Таня уже не знала, что думать. И что предпринять, чтобы использовать бурлящие гормоны Рената в нужном направлении. Она была недалека от мысли, что в любви женщина должна брать на себя почин. Да чего тут далеко ходить, достаточно вспомнить, как она соблазнила Андрея.
Самые любящие вместе с тем и самые робкие: они нуждаются в поддержке и поощрении. Их наивность так велика, что женщина может пойти очень далеко навстречу мужчине, а он и не заметит этого, если только ему оставить иллюзию, будто он смело повёл атаку и одержал славную победу. Таня нисколько не сомневалась в конечном исходе дела с Ренатом, особенно учитывая с какими клюшками он имел дело до
