Чем больше он размышлял о современных 18-20-летних девушках, тем больше понимал, что те девчата, на которых он пялился из-за темных стёкол своей машины возле ФИНЭКа, также недоступны для него, как и Таня. Не дадут они ему. Ни за что. Будут лезть в штаны к таким, как Андрей, богатым эстетствующим сибаритам, и скорее даже отдадутся в подъезде своим нищебродам ровесникам, чем такому рафинированному парню как Ренат, удел которого – стареющие пумы наподобие Ларисы. А ещё порнушка. И Танины фотографии.
Придя к такому выводу, он громко выругался. Он разозлился на всех этих незнакомых студенток, а заодно и на Таню, – так, будто бы они, уже раздвинув ноги, отказали ему в сексе в тот момент, когда он собирался войти.
Водка кончалась. Ответ от Тани так и не пришёл. Он увидел ещё два сообщения, отправленные уже после того, как он отправил письмо с фотографиями и видео. Надо же, машинально отправил и тут же забыл.
Он раскрыл одно, затем второе. В первом было вежливое напоминание: «Танюша, ну ты куда, моя радость, пропала?», во втором – уже форсированные обвинения, куда она черт возьми подевалась и почему не отвечает.
Но Таня не ответила и через час после отправки сообщения. И Ренат стал бомбить её по всем доступным каналам связи. Бесполезно.
Долго ещё бушевал в ночной тиши Ренат, обуреваемый подозрениями и ревностью, и, находясь в состоянии алкогольного делирия, крича как болотная выпь, бомбил Таню сообщениями, СМС-ками и звонками, и, глядя в окно, ловил в проплывающие по ночному небу женские улыбки – такие большие, с красными губами.
Глава 60
Андрей проснулся поздним утром. Трубы горели. Он выпил приготовленную с вечера пепси-колу, привёл себя в порядок, спустился в кафе, позавтракал. Затем собрал вещи, выписался из гостиницы, вызвал такси, и, стоя на улице в ожидании машины, позвонил Тане.
– Я слушаю! – её голос показался ему сердитым.
Он ответил тоже не очень-то ласково.
– Привет. Отвезёшь меня в аэропорт?
– В смысле?
Он переменил тон и сказал со всей теплотой, на какую был способен:
– Танюша, мне надо в кардиоцентр, очень много дел. Самолёт в 19–25, как обычно. Если ты меня заберешь из офиса и отвезешь в аэропорт, то я буду вечным твоим должником.
Она живо отреагировала:
– Ты и так мой должник.
– Хм… это точно.
– Во сколько?
Он посмотрел на часы:
– Часа в четыре, я позвоню.
В офисе он встречался с менеджерами, с Ириной Кондуковой и главбухом Мальчининой, которая, разложив перед ним бумаги, пыталась склонить к подписыванию оных. Он не на шутку разозлился: «Внимание, Тоня! Запомни раз и навсегда! Я не подписываю никаких бумаг! Что делать!? Делай свою работу, занимайся возвратом НДС и будет тебе счастье!»
Таня заехала за ним в кардиоцентр в начале четвертого. По дороге в аэропорт они остановились в загородном ресторане «Сосновый бор», это целый ансамбль бревенчатых срубов, огороженный частоколом, в районе пересечения улицы Ангарской и Третьей Продольной. По дороге и за обедом обсуждали предметы, не касавшиеся их личных отношений. Когда он расплачивался, она поинтересовалась насчёт его планов на майские праздники. Он не стал отвечать при официантке, а когда они вышли на улицу, то, немного пройдя по дорожке, выложенной деревянными кругляками, собирался уже ответить, но Таня его опередила.
– Скажи, почему я узнаю о твоих планах от других?
– То есть?
– Ира говорит ты собрался в Казань, потом в Сочи.
Про Сочи ей сказал Ренат, но на него, конечно же, она ссылаться не могла, поэтому сослалась на Ирину, от которой узнала, что шеф должен отвезти комиссионные в Казань и вероятно, пробудет там неделю. То были просто разговоры, Андрей никогда никому не сообщал точных дат своих поездок. Но он и Тане ничего не мог пообещать наверняка, так как собирался поехать с семьёй в Сочи.
– Да, Танюш, мне нужно в Казань, дней на семь.
– На праздники? И это никак нельзя отложить?
– Никак. Азимов играет новый тендер, мне нужно там быть. Наверное, придётся самому готовить документы.
Она усомнилась:
– Ты никогда не делаешь документы сам.
– На этот раз придётся.
– И ты пробудешь там целую неделю?
– Не совсем. Потом мне надо вернуться в Петербург, на завод. Все уезжают в Сочи – ну ты помнишь, они каждый год на майские туда ездят; мне надо побыть на хозяйстве. Потом приедет Артур и меня подменит. Числа пятнадцатого я приеду в Волгоград… может раньше.
– Да оставайся там сколько хочешь. Я буду в отчаянии, если ты из-за меня сократишь такое приятное времяпровождение со своими друганами.
– Но… Таня, какие друзья, это дела!
Она сказала задумчиво и как бы чего-то ожидая:
– Правда, это всегда не очень осторожно – оставлять женщину одну.
Он пытался поймать её блуждающий взгляд.
– Ты избегаешь близости уже полгода. У тебя кто-то есть.
– Думай что хочешь, мне плевать. Я тебе вчера всё сказала, а ты не соизволил мне ответить, когда наконец ты выполнишь…
Не закончив, она безнадёжно махнула рукой.
– Мне уже всё равно.
– Что ты хочешь этим сказать?
Она грустно вздохнула.
– Ничего… Я думаю… я думаю о том, что большую часть времени мы бываем врозь, если ты приезжаешь в Волгоград на выходные, то большую часть времени проводишь в офисе, теперь ты решил отменить нашу традиционную майскую поездку, и раз уж так мало приходиться видеться, то видеться не стоит вообще.
Он доверял ей, верил в неё – потому что любил; но никак не мог решить заданную ею головоломку. Развод исключался полностью.
– У нас отношения, не побоюсь этого слова, любовь, но тебе так нравится меня терзать. В тебе порой такая сухость, даже жестокость. Ты заставляешь меня мучиться.
Она резко тряхнула головкой.
– Что поделаешь? Я жестокая и своевольная. Это уж в крови. Я в отца. Ты знаешь, кем он был. Я дочь завоевателя. Мы люди алчные. Мой отец хотел добиться богатства, обладать тем, что покупается, то есть всем. А я… я хочу завоёвывать и хочу сохранять… что? Сама не знаю… счастье, которое у меня есть… или которого у меня нет. Мне нужны мечты, иллюзии. Они не стоят тревог, испытанных ради них, но одни эти тревоги, чего-нибудь, да стоят, потому что мои тревоги – это я, это моя жизнь. Я хочу распоряжаться тем, что люблю, тем, что мне кажется, я любила. Я не желаю терять. Я – как папа: требую то, что мне должны. И к тому же…
Она понизила голос:
– И к тому же я не лишена темперамента. Вот что, дорогой мой. Я тебе надоедаю. Что прикажешь делать? Не надо было любить меня.
Эта резкость речи была для него непривычна. Но он не сильно обеспокоился, так как придавал значение
