тканью, который слегка подрагивал, требуя, чтобы его немедленно освободили из темницы.
Осторожно, но уверенно Карен расстегнула металлическую пуговицу на талии Джереми, взялась за язычок молнии и медленно, словно бы дразня его, потянула вниз. Края ткани разошлись, я в проем вырвался, словно пружина, трепещущий упругий член Она сжала его в руке, наслаждаясь подрагиванием этою живого влажного существа, не подвластного своему хозяину и норовящего жить самостоятельной жизнью.
Он расстегнул ее блузку: под ней не было бюстгальтера, и прекрасные полные груди, изумительной формы, ослепительно белые, с отвердевшими сосками в ореоле голубеньких жилок, предстали его восхищенному взору.
Сжав одну из них правой рукой, Джереми наклонился и стал жадно сосать сосок, дразня его языком, потом уделил внимание и второму, столь же вкусному и восхитительно спелому. Карен одобрительно постанывала, млея от ласк и нарастающей боли в клиторе. Стремясь унять ее, она сжала бедра и сдавила чувствительный бугорок наружными половыми губами.
Угадав ее желание, Джереми просунул руку ей под трусы, погладил ладонью плоский живот и потянул трусы за резинку вниз. Карен помогла ему и, закончив начатое им, сама ногой отшвырнула трусики в сторону. Джереми сжал ладонью ее обнажившийся треугольник, поросший каштановыми курчавыми волосиками, и просунул палец в щель между ее набухшими и мокрыми срамными губами, где виднелся клитор. Он блестел, словно серебристо-розовая жемчужина, и трепетал от нетерпения.
Карен зажмурилась и, сжав пенис в руке, принялась двигать ею вниз-вверх, помня, однако, что ей не следует входить в раж, иначе Джереми утратит самообладание и засадит в нее свой дымящийся инструмент, не заботясь о том, чтобы удовлетворить ее. Через некоторое время она ослабила хватку и, замедлив темп движения руки, стала с замирающим сердцем ожидать признаков оргазма.
Джереми покусывал и пощипывал ее соски, неутомимо погружая палец все глубже в пахучий колодец. Время от времени он извлекал его оттуда и начинал массировать ее чувствительный бугорок в основании лобковой кости, постепенно подчиняя Карен ритму своих движений и все ближе подводя ее к той роковой грани, за которой неизбежно разверзлась бы бездна.
Волна за волной возбуждение накатывало на нее, подбрасывая ее все выше к небесам, пока наконец из ее груди не вырвался сладострастный хрип и она не зашептала, сжав член изо всей силы:
— Вот так! Еще, еще, еще! Не останавливайся, продолжай! Да! Да! Да!
Она чувствовала, что близка к вершине, что до пика осталось сделать только шаг. Горячий шквал обдал ее умопомрачительным наслаждением, и легкое покалывание пробежало у нее от пальчиков ног до головы. Ослепительное блаженство закрутило Карен в стремительном вращении, сопровождающемся чудесным жжением ее драгоценного и любимого клитора.
В следующий миг Джереми раздвинул коленом ей ноги, и его толстенный фаллос проник в ее жаркие, пульсирующие недра. Она ощутила пару мощнейших ударов по шейке матки и затем содрогание пениса. Обхватив Джереми ногами и руками, Карен забилась в конвульсии вместе с ним. Но едва накал их схватки остыл, как она выбралась из-под партнера и легла с ним рядом, прикрыв ладонью глаза.
Ощущение благости заполнило ее целиком, сладкие спазмы удовлетворения ослабли, сменившись чувством пресыщенности. Она стала четче воспринимать окружающий мир — слышать всплески волн, пение птиц, встревоженный крик шотландской куропатки, зовущей непослушных черных птенцов. Лето в Англии было в расцвете, и в Оксфорде это ощущалось особенно явственно.
Промежность и бедра Карен покрылись липким секретом, его характерный сладковатый запах смешался с резкими запахами Джереми, речных водорослей и ракушек. Все это пробудило в ее душе неожиданную тоску: ей надоело получать удовольствие исключительно от чистого секса и захотелось чего-то большего.
Поэзия, музыка, произведения великих художников несли в себе заряд какого-то иного, более глубокого, чувства. Слушая симфонию или оперу, Карен ловила себя на том, что на глаза у нее навертываются слезы, а к горлу подкатывает ком. Ни толики схожих ощущений она не испытывала во время половых сношений, хотя сексуальный опыт у нее был значительный.
Придирчивая и разборчивая в выборе партнеров, она тщательно обдумывала все качества своего очередного потенциального любовника, прежде чем отдаться ему. И все же ни одному из ее избранников не удалось затронуть струн ее души, хотя все они и насыщали ее лоно. Казалось, что на их пути в глубь ее подсознания кем-то установлена невидимая преграда. Кое-кто из мужчин даже называл ее холодной, но сказать так о ней было нельзя, и она это знала. Напротив, Карен была чересчур возбудимой и чувственной, и, возможно, именно это вынуждало ее сдерживать свои глубинные чувства. Слишком уж часто ей приходилось утешать подруг, чьи сердца разбили коварные мужчины, чтобы самой стать их жертвой.
Джереми положил голову ей на колени, она запустила пальцы в его кудри и залюбовалась причудливой игрой теней на его лице. Он нежно сжал ее запястье и, лизнув пальцы, тихо спросил:
— Ты поедешь с нами в Грецию? Она нахмурилась и отдернула руку: его легкое покусывание напоминало ласки породистого щенка.
— Нет, я же сказала! Меня ждет работа в Девоншире. Мне бы не хотелось ее терять.
— Почему ты торопишься начать работать? — спросил Джереми и, перекатившись на бок, подпер рукой голову, чтобы ему было удобнее разглядывать Карен.
— Нужно зарабатывать на жизнь, — отчетливо ответила она. — Не у всех же есть богатые родители!
— Твоих родителей бедняками не назовешь, — парировал он с легким раздражением в голосе, огорченный ее отказом. — У твоей мамы недавно вышла новая книга по археологии, а твой папочка регулярно проводит философские диспуты на втором телевизионном канале Би-би-си.
Карен стало скучно: Джереми всегда злился, когда получал щелчок по носу. Она подхватила с земли трусики, сунула их в карман, вскочила с пледа и села в лодку, едва не перевернув ее своими порывистыми движениями.
— Я не желаю ничего объяснять, — с вызовом добавила она, усаживаясь поудобнее на сиденье. — Нам лучше вернуться на лодочную станцию. Мне еще нужно собрать чемоданы.
Они молча поплыли вдоль берега в обратном направлении, время от времени встречая своих однокурсников, тоже решивших провести этот чудесный день на реке. Тени стали длиннее, мелодичный перезвон колоколов с островерхих шпилей соборов придавал лиловым сумеркам особое очарование. Пришвартовав лодку к причалу под мостом Магдалены, молодые люди не спеша пошли через ботанический сад к Главной улице. Как всегда в это время суток, она была шумной и оживленной. Но сегодня воздух ее был пропитан особым возбуждением: для многих студентов, как и для Карен, это был не только конец учебного года, но и завершение целой эпохи в их жизни.
Ей все еще не верилось, что пролетели четыре года учебы в элитном университете, за время которой она обрела глубокие познания в истории, искусстве, английском и латинском языках. Диплом давал ей возможность получить хорошую должность в солидной компании. Но она приняла предложение Тони и согласилась работать его помощницей в усадьбе Блэквуд-Тауэрс.
Прохладный ветерок приятно освежал ей горячую промежность. Прощаясь, Джереми обнял Карен и крепко, по-хозяйски сжал рукой ее ягодицу.
— Ты будешь мне писать? — спросил он, похотливо улыбаясь, что ей тоже не понравилось, как и его вольное обращение с ее задом.
— Да, — солгала она. — Счастливых тебе летних каникул, Джереми. И счастья! — Карен по-дружески похлопала его ладонью по щеке, не вкладывая в этот жест никакого скрытого чувства.
Он сжал ее запястье и попытался удержать. Карен выдернула руку и поспешно ушла в общежитие. Консьерж Джим выглянул из каморки и окликнул ее:
— Мисс Хейуорд! Вам письмо!
Он с добродушной улыбкой протянул ей конверт. Всегда любезный и бодрый, Джим излучал оптимизм в любой ситуации, невзирая на причуды погоды и шалости студентов.
— Благодарю, — сказала Карен и подумала, что будет скучать по этому немолодому человеку с приветливым лицом.
— Уезжаете, мисс? — спросил он, хмыкнув в моржовые усы и вскинув кустистые брови. Ему явно хотелось поговорить.
