...Лапти жали. Дерибасов нарочно заказал их на полразмера меньше, чтобы Елисеич переминался с ноги на ногу и привлекал внимание к обувке. Смущенный, растерянный, огромный Елисеич был великолепен. Дремучий русский богатырь притягивал любовные взгляды областных русофилов. Однако до демпинговых цен и Общего рынка было еще далеко. Рынок был тот же, что и несколько десятков страниц тому назад. Новорожденное «дело» требовало капиталовложений, как младенец - молока. Поэтому цены были такие, что горожане, словно норовистые лошадки, испуганно косились на шампиньонные ценники и шарахались. Совестливый Елисеич пунцовел и искал глазами Дерибасова. Тот успокаивающе поднимал руку в международном молодежном жесте «о'кей». Елисеич таращился на образованный большим и указательным дерибасовскими пальцами кружок и, наконец, решил, что нужно замазать ноль на ценнике, что и сделал. Тут рыночная толпа раздвинулась, и перед Елисеичем возник выводок стариков и старух в легкомысленной одежде, и это было не смешно, потому что говорили они не по-русски.
Иностранцы лопотали, гид-переводчик отступал к прилавку, отстреливаясь короткими очередями через мегафон. Дерибасов на цыпочках потянулся к происходящему, вертя головой, как радаром. На его глазах лукошко деликатеса изменило родине за смятый рубль. Сомнамбулический Елисеич совал лукошки в аляповатые иностранные пакеты.
- По демпинговым ценам во Францию, - чуть не плача прошептал Дерибасов и сжал кулаки.
Через восемь лукошек французский табор двинулся дальше. Гид замешкался, нетерпеливо застучал металлическим рублем по прилавку. Раскаленный Дерибасов возник за секунду до того, как Елисеич чуть не похоронил девятое лукошко в блеклом гидовском пакете.
- Стоп! - заявил Дерибасов. - Вы продемонстрировали полную профессиональную непригодность, - холодно бросил он.
Елисеич сокрушенно развел руками, а у Гида забегали глаза.
- Перед вами - простой советский труженик, - строго продолжил Михаил Венедиктович. - У него пятеро детей, которых он должен прокормить собственными руками, - Дерибасов помахал сжатыми кулаками, а Елисеич рефлекторно сунул в лицо Гиду бугристые от мозолей ладони и тут же испуганно отдернул их. - Но он знает свой патриотический долг! - Михаил Венедиктович пронзительно посмотрел Гиду в глаза. - Он понес семьдесят два трудовых рубля убытка на замазанном при появлении иностранных гостей нуле, ради одной вашей фразы...
- Моей фразы?!
- Именно вашей. Не моей же, в самом деле. Государство не тратило средств на обучение меня французскому языку. «Мадам и месье! - должны были воскликнуть вы. - Обратите внимание! Может ли в вашей капиталистической Франции рядовой труженик лакомиться шампиньонами? То-то! А у нас шампиньоны на каждом столе по цене картошки!»
- А вы, собственно, кто?! - спросил Гид, неприязненно глядя на потихоньку стягивающийся к ним базарный люд.
- Я-то представитель общественности... - Михаил Венедиктович сделал нажим на начале фразы и многозначительно оборвал ее на середине.
В толпе зашептались.
- Какой общественности?! - Гид попытался уложить Дерибасова в конкретные рамки, но Дерибасов не укладывался:
- Какой общественности?! - переспросил Михаил Венедиктович в толпу. - Да уж не международной! Или мы для вас уже не общественность? Похоже, мы для таких, как он, - хуже собак! Особенно, если эта собака - французская болонка.
- Вы что, против советско-французской дружбы?! - сделал Гид ответный ход.
В любой игре существуют правила. И обычно выигрывает тот, кто их устанавливает. Вот, например, коррида. Как бы она проходила, устанавливай правила не испанцы, а быки?
Гид помахал фразой-мулетой о советско-французской дружбе и приосанился, ожидая, как Дерибасов ринется и обломает рога о заграждение. Но бык пожевал губами, встал на задние ноги, и облокотившись одним копытом на прилавок, ткнул другим в сторону Гида:
- Нет! Я не против советско-французской дружбы! Я против тех, кто, прикрываясь ею, примазывается к иностранщине.
- Больно культурными стали, - сказали из толпы.
- Больно другое, - подхватил Михаил Венедиктович. - Больно, что некоторые приспособленцы нагло пользуются патриотическим порывом бесхитростного крестьянина в корыстных целях. Для личного обогащения.
- Э, а что этот тип сделал? - спросили из толпы.
- Милицию вызвать? - обрадовался кто-то.
- Шампиньонов по рублю за лукошко ему захотелось, - пояснил Дерибасов. - Чтобы наш брат разводил для него деликатесы по рублю за лукошко! А он для нас за это с француженками шуры-муры разводил.
- Деловой! - то ли осудил, то ли одобрил Гида флегматичный человек в неряшливом фартуке, с топориком, неторопливо пришедший от мясного прилавка. Дерибасов узнал его и обрадовался - год назад в один июньский день они бок о бок торговали свининой.
- Х-хе! - сказал Дерибасов. - Привет, дядя! Может быть, удовлетворишь его во имя советско- французской дружбы - продашь свинину один к десяти? А что? Свинина - по сорок копеек за кило!
- Товарищи! - Гид перешел к круговой обороне. - Товарищи! День рождения у меня сегодня! - Гид переводил взгляд с топорика дерибасовского знакомого на низколобого упитанного малого, поигрывающего чугунной гирькой.
- А у них?! - горько сказал Дерибасов, плавно поведя рукой в сторону толпы.
- Могу паспорт показать! - замельтешил Гид. - Друзья зайдут. Вот и хотел угостить... Я же не потому, что дешевле... Сколько они стоят? Сколько стоят, столько и заплачу! - Гид полез в карман, вытащил смятую трешку, посмотрел на Дерибасова и снова зашарил по карманам. В левом заднем оказался рубль с мелочью.
- Вот… - вздохнул Гид и протянул деньги Елисеичу. - На все, пожалуйста.
- Продукция отпускается лукошками, - сказал Дерибасов.
Елисеич потупился.
- У меня больше нету. - Видно было, что Гид готов вывернуть карманы по первому требованию.
- В виде исключения, - объявил Дерибасов. - Исключительно ради дня рождения и советско- французской дружбы, ладно, оставляй залог.
Цепким взглядом Дерибасов прошелся по Гиду, как пианист по клавишам, глаза его блеснули, и приговор был вынесен:
- Мегафон!
Дерибасов был человеком конкретного ухватистого мышления. Горячие чугунки идей со стуком выставлялись на широкий крепкий стол назарьинской предприимчивости, и нетерпеливый, вечно голодный Дерибасов восторженно обжигался недоваренным варевом.
Мысль о мегафоне возникла внезапно и, слегка поизвивавшись, застыла, прочно вписавшись в одну из дерибасовских извилин. В ту самую, где завалялось недостершееся воспоминание: какие-то кадры из какого-то фильма, в которых снимали какой-то другой фильм. И режиссер в клетчатой кепке споро орал в мегафон:
- Мотор! Мотор! Дубль! Уберите из кадра!
- Все! - торопливо сказал Мишель Гиду. - Катись из кадра жарить грибы!
Когда толпа рассосалась, Мишель заразительно заржал в мегафон и интимно поинтересовался у Елисеича:
- Девушка, хочешь сниматься в кино?
После этого он сменил ценник, жирно и нагло выведя фломастером цифру 15.
- Окстись! - сурово сказал Елисеич. - И по червонцу не брали!
- Нормалялек, Елисеич! - бросил распираемый идеями Мишель. - Щас народ сменится, и бум компенсировать твои опыты внешней торговли!.. Ах, какая девушка, - вздохнул Мишель, высмотрев жертву. - Будь моя воля, я бы одарил ее букетиком из шампиньонов! Когда фирма встанет на ноги, будем продавать
