– Иначе не работал бы. Но, если правду говорить, иногда думаю: неужели добро и зло – одно и то же, только с разных сторон?
– Откуда такие мысли?
– Да вот хотя бы… Вернули мы с тобой сегодня паренька этого, милиционера. Он пока еще ничего не знает. А ему трудно будет. И не только потому, что без документов, без работы – тут ему коллеги помогут, Тригорьев говорил – своего не бросят. Но был у него дом, семья – ничего нет.
– Почему?
– Жена его – бывшая – замуж вышла. И не в чем ее упрекнуть: имела право, не бросила ведь, не сбежала, не обманула – похоронила. И теперь, конечно, новую семью ломать из-за воскресшего не станет. Она не виновата. А он – тем более…
– Зачем же ты его восстанавливал?
– Да уж очень просили.
– Не надо было тебе соглашаться.
– Может быть, – сказал он. – Не знаю. Жизнь ведь и в несчастье – жизнь. Что-то. А смерть – ничего…
– Раз душа – значит не ничего?
– Не знаю, Сеня… Никто не знает. Нельзя знать. Верить – разве что. Что там душа, как она? Восстановленные об этом ничего сказать не могут: я ведь их перехватываю до того, как умерли, часто – задолго до того. А душа… может, и помнит что-то, но не говорит.
– Наверное, подписку дала, – усмехнулась Сеня. – О неразглашении.
– Да, высший уровень секретности…
– Ладно, что это мы вдруг – о чем заговорили. Ты меня о моем прошлом спросил; ну а твое – не тяготит?
– А у меня если и есть прошлое, Сеня, то – несостоявшееся. У каждого в прошлом множество вырытых котлованов, не использованных под фундаменты, и множество фундаментов, на которых ничего не построено, и построек, в которых так никогда никто и не жил… – Он вдруг сел на диване. – Слушай, Сеня! Я хочу, чтобы ты поговорила с мамой. Моей. Сначала, конечно, я сам. Но и ты. У вас ведь, по-моему, знакомство уже состоялось, и без осложнений…
– Ну какое знакомство: она к тебе зашла, перекинулись парой слов… Но, по-моему, я ей понравилась. А потом – с моей мамой?
– Непременно.
– Ты так хочешь?
– Разве ты – нет?
– Сейчас – хочу… Но только не разговоров. – Она потянула его за плечи, заставляя снова лечь. Прижалась. – Обними меня. Дай руку. Вот так… Ты…
– Скажи: Вадим.
– Вадим…
Еще много времени до утра. Выпала им такая ночь – ночь любви. Не будем мешать, пусть это и старомодно, пусть теперь принято демонстрировать сексуальную технику широким массам. Вадим Робертович – человек очень во многом старомодный. Простим ему отсталость. И нам тоже. Жаль только, что вряд ли они выспятся как следует.
XII
Но вот кто точно не выспался этой ночью: Федор Петрович.
Он, как мы знаем, пришел домой достаточно поздно. А во время самого сладкого, предутреннего сна его разбудил телефон.
– Да! – сердито сказал он в трубку, косясь на жену: не проснулась бы. Она, однако, только пробормотала что-то сквозь сон недоброжелательно и стала спать дальше.
– Федор Петрович? – поинтересовался голос. Уверенный голос, ничуть не заспанный, словно не рассвет был, а полдень уже по крайней мере.
– Да, я, – сказал Федор Петрович, медленно просыпаясь. – Что случилось? – Его первой ясной мыслью было, что в районе какое-то ЧП, раз уж ни свет ни заря будят первое лицо. – Докладывайте! Кто говорит?
Собеседник его на том конце провода кратко представился, и тогда Федор Петрович проснулся окончательно и почему-то огляделся вокруг.
– Да, да, слушаю, – проговорил он с готовностью.
– Вы извините, что так рано, но дело неотложное, возникла необходимость посоветоваться с вами.
– Разумеется, я всегда… Я уже вставал, собственно.
– Вот и прекрасно. Итак, сможете ли вы подъехать к нам… ну, скажем, через час? Мы подошлем машину.
– Да зачем же, я свою…
– Вы не знаете, куда.
– А разве не?..
– Ну зачем же. Не беспокойтесь, потом вас и отвезут, куда скажете. Итак, через пятьдесят минут спуститесь к подъезду.
– Непременно. А как я узнаю?..
– Вас узнают, не беспокойтесь. Всего доброго.
На этом трубка с той стороны была повешена. Федор Петрович только покрутил головой и спешно направился бриться и совершать прочий туалет. В голове все время вертелось: по какому поводу? Какую неосторожность себе позволил? Да если бы даже и позволил, не те времена нынче, не те, чтобы так просто брали людей его ранга! Но сколько ни утешал он себя, инстинктивный страх становился все сильнее, да и простая логика подсказывала: времена не те, это верно, но ведь что стоит временам измениться? В теперешней обстановке секунда – и все повернулось иначе, и снова пришла пора, когда не только районного масштаба вождей, но и с самого верха, с набатными именами людей просто так, двумя пальчиками снимали, как пешку с доски – и вечная память, а вернее – вечное забвение. Или все-таки не следовало связываться с кооперативом этим, чертов Аркашка Бык, даром что Бык, а подложил такую свиньищу, с мамонта размером! Нет, рвать надо с ними, рвать и держаться своей стези, надежной, аппаратной…
Так он страшился, но и любопытно было; любопытство – очень распространенный грех, и почему-то мало кто считается с тем, что многия знания дают многия печали.
В страхе или нет, через пятьдесят минут, даже раньше, Федор Петрович был уже у подъезда, а машина уже ждала – черная «Волга», совсем как его, с затемненными стеклами и телефонной антенной посреди крыши. Когда Федор Петрович ступил на тротуар, дверца «Волги» отворилась, вылез молодой, аккуратно одетый человек и пригласил:
– Пожалуйста, Федор Петрович. Нас ждут.
Ехали недолго. Их и в самом деле ждали – в просторной квартире, где полы были устланы коврами, на стене в прихожей висели неплохие картины, импортные обои были голубоватого оттенка, а в комнате, куда его провели, стояла финская стенка, несколько современных кресел, напоминавших яичные рюмки с выщербленным краем, обширный низкий стол, на котором возвышалось несколько бутылок с боржомом; кроме того, наличествовали видеосистема, аудиосистема, и то и другое – дальневосточного производства, а в углу – кабинетный, кажется, «Бехштейн»; на такие вещи глаз у Федора Петровича был наметанный, тем более что и у него самого дома было, в общем, то же самое, разве что обои другого цвета и картины другие, и от этого совпадения у него почему-то возникло ощущение спокойствия, и в комнату он вошел, уже вполне владея собой.
В креслах уже сидели трое, все скромно, но весьма качественно одетые и, невзирая на ранний час, ничуть не заспанные, не усталые, но свежие и жизнерадостные.
– Здравствуйте, Федор Петрович, – сказали ему, взблескивая доброжелательными улыбками. – Садитесь. Мы вас надолго отрывать не будем, но возникла действительно серьезная необходимость поговорить.
– В районе что-нибудь? – спросил Федор Петрович несколько даже отрывисто, тоном человека, готового и нести ответственность, но и действовать незамедлительно.
