принять управление. Он понял и выполнил просьбу. Я же стал разминать отёкшие от напряжения пальцы рук и рассматривать полётную карту, стараясь определить, где мы находимся.
Мы уже вышли из грозовой тучи и сейчас летели под облаками. Сличить наземные ориентиры с картой долго не удавалось, козырёк пилотской кабины, затянутый мутной водяной плёнкой, оставался непроницаемым. Пришлось глядеть на землю, высовываясь из-за козырька то справа, то слева. Встречный ветер сдирал с головы шлем, разгорячённое лицо моё охладилось, я пришёл в себя.
Выяснилось, что курса я не потерял в облаках, разве что немного отклонился в сторону. Впереди сквозь марево дождя отчётливо вырисовывалась тёмная полоса — очертания передней кромки леса. Значит, мы находимся на ближних подступах к аэродрому. Ещё готовясь к полету, эту лесную поляну я особенно усердно обозначил на карте зелёным карандашом.
Инструктор молча передал мне управление: значит, не так уж сердился. Тогда я развернул самолёт вправо на двадцать градусов, исправил курс и повёл машину по направлению к нашему аэродрому.
Вскоре под нами замелькали зубчатые верхушки сосен и елей, одинокие осины. Мы шли над лесом. А на горизонте уже виднелось нагромождение строений, окутанных шапкой дыма: это был Тамбов.
Приключения мои на этот раз кончились. Мы дома! Я чувствовал себя глубоко удовлетворённым: в течение трёх часов самостоятельно вёл самолёт! Как хорошо, что незадолго до этой грозы я залетал в облака! Не будь у меня хотя бы небольшого опыта, я, безусловно, сегодня растерялся бы.
Отрулив на линию предварительного старта, выключив мотор и освободившись от ремней, я подошёл к инструктору, который также сошёл на землю.
— Разрешите получить замечания! — обратился я к нему.
Инструктор ответил не сразу: нагнувшись, он внимательно рассматривал хвостовое оперение нашего самолёта. Оно сильно было потрёпано. Два подкоса, лопнувшие в верхних точках соединения, беспомощно свисали вниз. Наконец инструктор выпрямился и, не глядя на меня, сказал угрюмо:
— Какие же замечания? Плохо, очень плохо, Михайлов! Такого пилотажа ни один самолёт не выдержит. Гляди, во что ты превратил хвостовое оперение! Так и до беды недалеко…
Подавленный, я молчал. Спорить не приходилось, инструктор был прав. Через силу я выдавил из себя:
— Разрешите идти?
— Ступай!
Понурив голову, с трудом отрывая подошвы от земли, словно они стали свинцовые, я пошёл прочь.
Вдруг за спиной слышу голос инструктора:
— А всё-таки лётчик из тебя будет!
Поведение инструктора казалось мне странным: всю дорогу молчал и теперь толком ничего не сказал. Попробуй пойми!
Других полётов в этот день не было. Самолёт мой зарулили на стоянку. Вооружившись ветошью и вёдрами с керосином, мы стали обтирать с крыльев и фюзеляжа машины масляные брызги. Механики тем временем сменили порванные подкосы стабилизатора, заменили неисправный насос.
Такое повреждение хвостового оперения в контрольном полёте, какое приключилось у меня, в лётной школе считалось чрезвычайным происшествием. Для объяснения старший командир вызвал инструктора. Я тоже ждал вызова, но его не последовало.
Через некоторое время вся наша группа закончила зачётные полеты. Инструктор собрал нас, поздравил с окончанием обучения на самолёте «Р-5» и зачитал нам оценки. К величайшему удивлению, я получил «отлично». Такого сюрприза я уж никак не ожидал!.. Чтобы отметить аттестацию, мы собрались за праздничным столом. Набравшись смелости, я спросил инструктора, почему он не поправлял меня во время недавнего трудного полёта.
Инструктор рассмеялся.
— А ты сам, что ли, не догадываешься? — спросил он. — Я, брат, заснул! Погода, помнишь, была тихой, солнечной, у тебя всё шло гладко, а я до этого целую ночь летал. Ну, вот и не заметил, как вздремнул. Просыпаюсь — что за чёрт? Гроза, молния, самолёт пикирует, мотор стоит! Тут я и принялся на тебя кричать.
…Приближалось время государственных экзаменов. Командование школы вскоре убедилось, что подготовка, полученная нами за два с половиной года, достаточна и для управления скоростным самолётом «ПС-40».
Пришла пора расстаться со школой. Раньше нас сдавали государственные экзамены девушки. Их отделение изучало только учебный самолёт «ПО-2». Девушки обучались бок о бок с нами, но к их лётным способностям мы относились несколько недоверчиво. И зря!
Многие из девушек, обучавшихся вместе с нами, в дни Великой Отечественной войны вошли в состав женских авиационных полков и воевали с фашистами на славу. Кто из нас мог предполагать, что из этих тихоходных учебных машин «ПО-2» будут сформированы ночные бомбардировочные полки, что пилотирующие их девушки будут бомбить ближние рубежи, бесстрашно снабжать боеприпасами и продуктами наши десанты на Тамани, что десятки девушек-лётчиц будут удостоены звания Героя Советского Союза.
Наконец настал долгожданный торжественный день: нам вручили свидетельство. Путёвка в жизнь получена. Мы — лётчики!
Празднично убранный клуб, выпускной вечер, торжественное заседание и бал с духовым оркестром и танцами — всё прошло как во сне. Я получил назначение инструктором тренировочной эскадрильи Гражданского воздушного флота в город Орёл. Направление это не огорчило меня: я понимал, что здесь долго не задержусь. Советская гражданская авиация растёт, кадров не хватает, их нужно готовить. А там пройдёт год-другой, и меня поставят на дальние рейсы. Рано или поздно исполнится моя заветная мечта.
Тепло прощались мы с нашим инструктором. Но больше нам не довелось его увидеть: смертью храбрых он пал на фронте.
Паровозный гудок. Друзья на перроне вокзала. Прощай, школа! Закончился большой этап моей жизни — путь к штурвалу самолёта!..
И вот я снова в Гришкове. На дворе декабрь. Лютые морозы, сухой снег хрустит под ногами. Но на душе тепло и празднично…
Как миг, пролетел короткий отдых на родной Смоленщине. И снова прощание с семьёй, товарищами, друзьями детства.
БУДНИ ВОЙНЫ
Боевое крещение
Шёл 1941 год. Весной учебная эскадрилья перешла на лагерное положение. Наш палаточный городок находился вблизи аэродрома, в нескольких километрах от Орла.
В субботу 21 июня — хорошо это помню — я отрабатывал со своими учениками фигуры высшего пилотажа. С каждым из курсантов вылетал поочерёдно на тридцать минут и каждому демонстрировал в воздухе перевороты через крыло, штопоры, петли Нестерова. За эти три с половиной часа я так накувыркался, что вечером уснул точно мёртвый.
Сколько я проспал, не помню. Но и теперь ясно представляю, как сквозь сон послышались какие-то тревожные звуки.
Сосед мой по палатке, инструктор, тряс меня за плечо:
