Так впервые в жизни мне довелось услышать о разнице между бессмысленным ухарством и подлинным героизмом. Теперь, когда я возил известь в Сычёвку, мне и в голову не приходило развлекаться «известковой гранатой».
В Сычевку ездил я не один — с обозом. Шагая за санями и прислушиваясь к скрипу полозьев, я думал о своей судьбе. Не прельщала меня, конечно, ни профессия возчика, ни жизнь в Гришкове. Хотелось учиться. Но кто мне поможет в этом? И вот я отважился. Получил справку об окончании сельской школы и стал ждать: авось выпадет подходящий случай — снова поступлю учиться…
Когда подошла моя очередь везти в артельном обозе известь, я встал раньше всех, собрал свои документы, оседлал нашу лошадку Мушку и вместо Сычёвки помчался в районный центр Холм-Жирковский. Там была ближайшая к нам школа-семилетка. Хватиться меня дома не успели. К тому же я отправился не обычной проселочной дорогой, а пустынной тропкой, через лес, чтобы меня никто не перехватил:
Я разыскал директора Холм-Жирковской школы и обо всём рассказал ему:
— Учиться хочу — и буду учиться. Но жить мне негде. Ни одежды, ни обуви у меня нет, средств тоже никаких.
Директор выслушал меня и улыбнулся:
— Откуда ты взялся такой, что ничего у тебя нет?
Я вспыхнул.
Заметив это, он успокоил меня:
— А ты, друг, не очень смущайся! У нас для таких, как ты, неимущих, общежитие приготовлено. Постараемся помочь тебе… Да не благодари, — остановил он меня на слове «спасибо». — Я тут ни при чём. Советская власть о таких, как ты, заботится.
В тот же день я был зачислен в пятый класс. До начала учебного года оставалось ещё больше месяца, но домой я возвращался радостный: принят в семилетку!
Впереди меня ожидали ещё немалые трудности. Прежде всего на меня дружно напали сёстры: почему я неведомо куда угнал лошадь, как я смел срывать отправку извести в Сычёвку. Потом-то я узнал, что известь вместо меня отвёз дедушка Дмитрий, отец матери, — он жил в соседней деревне.
Матери дома не было. С тревогой ждал я её возвращения. А когда рассказал ей, что поступаю учиться, она поплакала немного и сказала:
— Один ты у нас мужик в семье. Трудно без тебя будет… но и без учёбы, как видно, нельзя… Что же делать, Павлуша?
Я успокоил мать как мог, обещал ей летом по-прежнему работать в хозяйстве, приходить домой не только в зимние и весенние каникулы, но и каждый выходной день.
Преодолённые препятствия
…Никогда не забуду 1 сентября 1929 года. Проснувшись на рассвете, я собрал наскоро небольшую котомку и отправился в Холм-Жирковский. Так я преодолел первое препятствие на пути к заветной цели.
Учиться здесь было гораздо легче, чем дома: никто не отрывал меня от занятий. Правда, и в общежитии не всегда было спокойно. Кое-кто из школьников увлекался невинной, но очень шумной игрой — боем подушками. Подушечные бои прекратились лишь после того, как озорники по ошибке угодили подушкой в голову заглянувшему в общежитие учителю математики.
— Окружности в воздухе практикуетесь чертить? — вздохнул учитель, старательно счищая налипший на костюм пух. — Посмотрим, как вы их завтра на доске начертите, — добавил он и, круто повернувшись, вышел из комнаты.
Директору школы учитель ничего не сказал об этом случае, но баловников на уроках гонял крепко.
Жилось ученикам в Холме совсем неплохо. Школьное общежитие было чем-то вроде нынешних интернатов, в нем мы и кормились. Кроме того, школа одевала и обувала учащихся. И всё же я постоянно нуждался. Тетради, ручки, карандаши, а главное — учебники приходилось покупать за свой счёт. Денег же у меня не было, и подрабатывать я не мог — каждый выходной день я обязан был приходить в Гришково, чтобы помогать домашним по хозяйству.
Когда положение, казалось, стало безвыходным, пришла в голову мысль: не попробовать ли лепить игрушки? В следующее же воскресенье я уселся за лепку и наготовил массу всякой всячины: свистулек, птиц, зверушек. Оставалось подумать, где их обжечь. Требовалась специальная печь. Каким-то образом дед уговорил гончара посадить мои изделия в свою печь.
А через неделю мы с дедом чуть свет отправились на холм-жирковский базар.
Протянув мне корзинку с обожжёнными свистульками, дед сказал:
— Возись ты сам с этой чепухой!
Я наотрез отказался: школа находилась неподалеку от рынка — меня мог увидеть любой из учеников или учителей. Дед махнул с досады рукой и высыпал содержимое корзины на прилавок. Взяв самого маленького петушка, он засвистел что было силы.
— Что свистишь, старый? — засмеялся подошедший к нам парень.
— А вот купи — засвистишь и ты! — ответил дед, протягивая ему важно надутого поросёнка. — Всего двугривенный за забаву!
Парень приложил игрушку к губам, свистнул и бросил деду монету.
К великому нашему удивлению, моя «чепуха» пошла бойко. Скоро корзина опустела, а в кармане у старика позвякивало порядочно монет. На базаре, как в весеннем саду, свистели и ребята и взрослые. Дед выручил за игрушки семнадцать рублей — большие по тем временам деньги. Из этой суммы я выделил часть денег деду, часть — матери, остальные взял себе на школьные расходы.
Торговля свистульками продолжалась довольно долгое время. Этого заработка хватало не только на мои школьные расходы — я поддерживал им мать и деда и даже позволил себе неслыханное расточительство: покупку коньков.
В семилетке я много занимался спортом: упражнялся на брусьях и трапеции, ходил на лыжах. Причем лыжи смастерил себе сам: все лето строгал их из осиновых плашек. Но коньки по-прежнему оставались для меня любимым спортом.
«Гончарно-коммерческую тайну» свою я тщательно скрывал от товарищей. Кажется, я умер бы от стыда, если бы школьные друзья и тем более учителя узнали об этом.
Я ведь старался в школе быть на хорошем счету, что всегда вызывало насмешку у той небольшой группы переростков, которые терроризировали Холм-Жирковскую семилетку. Эта хулиганская компания, состоявшая из второгодников и даже третьегодников, ни сама учиться не желала, ни другим не давала. Хулиганы постоянно бесчинствовали в школе и в общежитии: избивали хороших учеников, передовых комсомольцев. Доставалось от них и пионерам.
Однажды, когда я вечером сидел в общежитии за уроками, ко мне подошёл кто-то из драчунов и дёрнул за пионерский галстук:
— Стараешься! Больше других надо? Комиссаром хочешь заделаться?
«Комиссар» — была насмешливая кличка, которую кулаки в издёвку давали сельским активистам.
Я не стерпел и с размаху стукнул обидчика по физиономии книгой. В руке у хулигана сверкнул нож. Находившиеся в комнате ученики дружно накинулись на верзилу, отобрали у него финку, надавали тумаков и выставили за дверь.
После того как хулиганы, в большинстве своём кулацкие отпрыски, устроили засаду против комсомольских активистов, их изгнали из школы, а кое-кого и судили.
В семилетку я пришёл пионером. Первым пионерским поручением моим было распространение среди крестьян газет и журналов. Помню, с каким усердием ходил я по домам, предлагая крестьянам книги, газеты. Энергии приходилось расходовать на уговоры много — в ту пору мало кто читал книги. Но я не жалел времени, каждая даже самая маленькая удача всерьёз радовала меня.
На следующий год мне дали уже более сложное поручение — вести школу ликбеза в соседней
