необратимый случай у Кекса был припасен еще один сюрприз для «друзей» с той стороны — ребристая граната Ф-1 в кармане самодельной разгрузки, «самоликвидатор» со специально сшитой и накинутой на чеку петлей. Так что даже раненый, обессилевший от потери крови, он сможет привести в действие эту дверцу в лучший мир, достаточно чтобы слушалась хотя бы одна рука. Вот пожалуй и все. Теперь он полностью готов к встрече гостей.
И гости не заставили себя долго ждать. Разъяренные издевкой Малого «турки» все же решились на штурм. Черные фигуры замелькали в ельнике, практически не прячась, в полный рост, беспорядочным, но плотным огнем вжимая защитников «положая» в землю. Захлебываясь злостью, взревел пулемет, и трое или четверо нападавших, будто сломавшись в поясе, покатились обратно в заросли. Но остальных это не остановило. Кекс, закусив губу, дважды, для верности, надавил кнопку подрывной машинки. От близкого грохота заложило уши. Смертоносный веер осколков смял, исковеркал и разбросал в разные стороны еще несколько набегающих черных фигур. Но хлынувших волной «турок» уже было не сдержать еще секунда и все вокруг смешалось. Треск автоматных очередей, хлопки гранат, яростные вопли, призывы к Аллаху и просто отчаянная русская матерщина причудливой какофонией взлетели к небу.
Прямо перед окопчиком Кекса мелькнул затянутый в черное силуэт. Полновесная очередь поперек груди отшвырнула его в сторону, и тут автомат, как-то жалобно по-человечески всхлипнув, отказался стрелять. 'Перекосило патрон!' — молнией пронеслось в мозгу. Кекс попытался ударом ноги выбить заклинившую затворную раму, но с первого раза не получилось, а на окопчик уже набегал другой «турок». Время будто замедлило свой ход и доброволец ясно, как на качественном цифровом снимке рассмотрел врага. «Муслик» был без головного убора, пшеничного цвета волосы стянуты зеленой лентой, полные ярости глаза с маленькими черными точками зрачков казалось, пронзали насквозь, раня острым стальным блеском, на распяленных в зверином оскале губах хлопьями пена смертельного бешенства. Стоп-кадр продолжался доли секунды — бесконечное мгновенье вечности, но эти белые от злобы глаза в которых хохотала сама смерть, накрепко отпечатались в памяти добровольца и впоследствии долго преследовали его в ночных кошмарах. С тонким, каким-то заячьим взвизгом, Кекс отбросил автомат, ставший бесполезной железкой, и, схватившись за нож, кошкой взлетел на бруствер. Несмотря на всю стремительность этого порыва, он уже понял, что безнадежно не успевает. Автомат «турка» расцвел огненными лепестками, потянувшись к его груди строчкой раскаленного свинца. Уши оглушил немыслимый грохот, это ломалась, рушилась на куски вселенная, и во всем мире оставался лишь один звук, дребезжащий рокот автоматной очереди. 'Почему я слышу выстрелы? Своей пули не услышишь! Ведь он стрелял в упор и не мог промахнуться!' Тем не менее, звук не исчезал, а наоборот нарастал, становясь выше и громче. Он уже не напоминал собой выстрелы. Кекс дернулся всем телом, пытаясь как-то съежиться, спрятаться, уйти от пуль. И с криком открыл глаза. Прямо перед его лицом на тумбочке рядом с кроватью разрывался от злости, оглашая комнату заливистыми трелями, телефон. Правая рука еще несколько раз судорожно сжалась в поисках рукояти ножа, потом медленно потянулась к трубке, подняла ее, и секунду подержав, шлепнула обратно на рычаги.
Голова раскалывалась, окружающая реальность воспринималась с трудом. Наконец он окончательно осознал, что все только что происшедшее лишь дурной сон. Привычная до последней пылинки знакомая изрядно захламленная комната в коммуналке с беспощадной определенностью подтверждала что он дома, а не там в Боснии. А все сейчас виденное просто навеянный жестоким похмельем кошмар, пришедший совсем из другого мира, о реальности которого свидетельствовал только грубый узловатый шрам на левом плече, в том самом месте, где когда-то пуля босняка, разорвав мышцу, ушла в серое предрассветное небо, нависшее над чужой страной.
Вместе с возвращением реальности пришла и мелкая похмельная дрожь, в пересохшем рту остро запахло кошачьей мочой, а в плавающем в звенящем от тупой ноющей боли черепе тумане проявились обрывочные воспоминания о вчерашней одинокой пьянке. Сделав над собой нечеловеческое усилие, Кекс отклеил непослушное ватное тело от кровати и зашаркал, подволакивая ноги к стоящему в углу холодильнику. Иногда с утра там удавалось найти бутылку-другую пивка, правда, в последнее время такое случалось все реже. Вслед ему вновь настойчиво зазвонил телефон.
— Кто бы ты ни был, пошел ты на хер! — патетически протянув в сторону нахального аппарата руку, провозгласил Кекс.
Правда голос слегка подвел, прозвучал хриплым карканьем, видимо поэтому телефон на обращение не отреагировал и продолжал трезвонить вовсю. Не обращая больше на него внимания Кекс, переполняемый надеждами на скорое избавление от мук, распахнул дверцу холодильника и внимательно изучил содержимое его нутра. Не поверив себе с первого раза, он произвел еще один более тщательный осмотр, и все только ради того, чтобы лишний раз убедиться, что судьба — курва, а земное счастье столь же переменчиво, как и быстротечно. Пива в холодильнике не было. Издав тихий разочарованный стон, Кекс поплелся обратно к кровати, по пути еще раз поднял и тут же опустил телефонную трубку. Это принесло лишь минутную передышку — аппарат тут же зазвонил вновь. Несколько секунд Кекс с ненавистью рассматривал его борясь с искушением просто взять и трахнуть надоедливую сволочь о стену, про возможность просто выдернуть из сети штекер, затуманенный остаточными парами алкоголя мозг даже не подумал. Наконец придя к выводу, что не плохо было бы лично высказать столь настойчивому звонарю все, что он о нем думает, Кекс потянул трубку к уху и раздраженно буркнул в мембрану:
— Ну?!
— Здрав будь, боярин! Как жизнь, как дела? — жизнерадостно откликнулись с другого конца телефонного провода.
И от звука этого бодрого голоса у Кекса сами собой подкосились колени. На секунду он вновь выпал из реальности, не понимая, кто он и где находится, вдруг кисло пахнуло пороховой гарью, а в ушах, внезапно оглохших, поплыл шелест смертовиц колышущихся под порывами ветра на стенах домов окраины Сараево.
— Эй! — забеспокоился собеседник. — Ты куда пропал? Не узнал что ли? Это я — Бес.
— Узнал, — с усилием выдохнул Кекс, пытаясь вновь сфокусироваться на реалиях своего привычного тесного мирка, из которого его сегодня уже второй раз безжалостно выдергивали.
— А раз узнал, то отвечай честно и прямо. Боевого друга в гости примешь, или как?
— Куда, примешь? — Кекс все еще не мог сосредоточиться, и смысл сказанного доходил до него с трудом.
— Понятно. Случай тяжелый, но излечимый. У тебя на сегодня какие планы? Дело есть, хочу подъехать к тебе поговорить?
— Да нет никаких планов, подъезжай…
— Отлично. Значит, через часок подскочу. Жди. Кстати и пива по дороге возьму, по-моему, тебе не помешает.
Кекс еще долго сидел на разворошенной постели, уныло глядя на гудящую в руке телефонную трубку. Конечно, не узнать Беса было довольно сложно, особенно ему. Ведь это именно Бес шесть лет назад выпустил ту пулю, что спасла жизнь добровольца по прозвищу Кекс, отправив в 'поля вечной охоты' стрелявшего в него мусульманина. Вот уж, что называется сон в руку. Беспокойно заныл шрам на плече. Не к добру это все, что за дела такие вдруг появились у Беса, что вспомнил давнего товарища? Ну как бы там ни было, следовало собраться и хоть немного привести в порядок свою берлогу перед прибытием гостя.
С усилием поднявшись, Кекс огляделся по сторонам. Надо признаться, зрелище открылось неприглядное и удручающее. Комната пребывала в беспорядке и изрядном запустении. На обеденном столе в углу горкой высились шкурки от колбасы, хлебные корки и огрызки огурцов. Венчал натюрморт замызганный граненный стакан — молчаливый свидетель вчерашней одинокой пьянки. У ножки примостилась пустая бутылка из-под водки. Остальное убранство тоже не отличалось чистотой и упорядоченностью — рваные давно не стираные шторы на единственном окне, гора картин в аляповатых рамках ворохом сваленных в углу, разбросанные тут и там краски, кисти и различные приспособления для рисования и посреди комнаты колченогий мольберт с очередной работой художника. На холсте закрепленном на мольберте, изображенная в классическом готическом стиле демонического вида морда, парящая в голубом покрытом веселыми белыми облаками небе, опускала к покалеченному артиллерийским огнем городу на земле тонкий раздвоенный как у змеи язык. И по этому языку стройными рядами прямо в оскаленную пасть поднимались одетые в камуфляжную форму фигурки с оружием в руках. Темно-красными буквами, с которых каплями стекала кровь, поперек яркого неба тянулась надпись: 'Наемники не умирают!
