надеялся, просто успокаивал, собирал в кулак разгулявшиеся нервы. В ответ заросли впереди будто взорвались огнем, куда там двое, теперь перед ним было не меньше десятка стрелков. По счастью ни одна из пуль не задела, однако пришлось спешно сменить позицию. Где-то на периферии мозга мелькнула робкая мысль, что теперь, пожалуй, уже не уйти, не выпустят. Слишком он увлекся расстрелом беззащитных жандармов на тропе, покидать место засады надо было раньше, а он позволил этим волкодавам обложить себя, войти в тесный контакт, который уже не разорвать. 'Врешь, не возьмешь! — прошипел он, до скрежета стискивая зубы, глуша, загоняя предательскую мыслишку в самую глубину мозга. — Уйду, всегда везло, и сейчас пронесет!'
И будто вторя его мыслям из сырой глубины джунглей тонкий глумливый голос закричал на ломаном английском:
— Сопротивляться нет! Бросать оружие и выходить! Мы тогда не убивать!
— Отсосешь, пидор! — по-русски проорал Маэстро, не заботясь о том, поймет ли его кричавший.
Видимо понял, потому что ответом был шквал огня, заставивший его скорчиться в вовремя подвернувшейся наполненной стухшей дождевой водой ямке. Оскалившись, он тоже пальнул пару раз на удачу и, несколько раз перекатившись и приподнявшись на четвереньки, бросился под защиту мощного древесного ствола с могучими выпирающими из земли корнями. Пули тут же смачно зачмокали в древесину. Зато Маэстро засек стремительно метнувшийся за развесистое дерево силуэт. Выдохнув и подведя мушку на полкорпуса левее ствола, он затаил дыхание в ожидании. Вскоре оно было вознаграждено, темная фигура показалась из-за укрытия и плавно, как в замедленной съемке двинулась вперед, сама насаживаясь на мушку, палец заученно выбрал слабину и нежно даванул спуск, выпуская из ствола очередь ровно на два патрона. И еще раньше, чем пули покинули канал ствола, Маэстро каким-то сверхъестественно обостренным звериным чутьем понял, что промаха не будет. Короткий вскрик боли и поднимавшийся из зарослей человек, будто получивший нокаутирующий удар боксер, с треском ломая кустарник, завалился назад. Джунгли взорвались негодующими воплями и беспорядочной стрельбой.
— А, суки, не нравится! — взвыл в ответ Маэстро, одну за другой вырывая из карманов разгрузки гранаты.
После успешного выстрела настал самый подходящий момент для рывка. Если не удастся уйти сейчас, второго шанса могут просто не дать. Три гранаты одна за другой улетели в джунгли по трем разным направлениям: вправо, влево и прямо вперед. Один за другим грохнули взрывы. Маэстро, выскочив из-за дерева и пустив веером перед собой длинную очередь на полмагазина, низко пригнувшись к земле, метнулся назад, не разбирая дороги. Он летел по джунглям с максимально возможной скоростью, не смотря под ноги ведомый безошибочным звериным чутьем, охваченный эйфорией удачного отрыва. В этот момент он чувствовал себя необычайно сильным и ловким. Резвые не знающие усталости ноги, казалось, сами видели, куда нужно наступить, чтобы не запнуться о торчащий из земли корень, не угодить в полузасыпанную нору или в скользкую грязь очередной вымоины. Из-за спины доносились стоны раненных и яростные крики их товарищей, звучавшие в его ушах райской музыкой.
— Уйду! Я же говорил, что уйду! Хер вам по всей морде, черножопые! — радостно проорал он во всю глотку.
В голову лезли уж совсем дурацкие мысли о том, как, будучи уже старым пердуном со всем набором возрастных болезней, он будет сидеть укрытый клетчатым пледом в кресле качалке, обязательно у жарко горящего камина и рассказывать открывающим рот от удивления внукам, как лихо провел этих чернозадых макак. Как будут восторженно гореть глаза этих мелких сопляков, что в изобилии нарожают ему на радость его собственные дети. А собственные дети у него обязательно когда-нибудь будут, вот только найдется подходящая девушка… А за этим дело не станет, вот только вырвутся они из всего этого дерьма и тогда… Что будет тогда Маэстро додумать не успел, потому что тяжелый тупой удар в правый бок бросил его на колени, заставив с разбегу сунуться лицом в землю.
— Замечтался, баран неуклюжий, — подумал он, решив, что просто поскользнулся и, с трудом разлепляя заляпанные жирной грязью глаза.
И лишь тут смутно различил выметнувшиеся наперерез пятнистые фигуры, несущиеся к нему огромными прыжками.
— Все равно уйду, суки! — взвыл он, слепо шаря немеющими непослушными руками по земле в поисках автомата и уже понимая, что не успевает. Он четко до мельчайшей трещинки на резине разглядел стремительно летящий ему в лицо подкованный каблук десантного ботинка, а потом тяжелый удар расколол мир пополам, а половинки с грохотом осыпались вниз мелкими кусками.
Когда он пришел в себя, его руки и ноги были крепко связаны, а в лицо ухмылялась довольная иссиня-черная харя с широкими вывернутыми губами и по контрасту с кожей лица ярко выделяющимися белками глаз. Еще в поле зрения периодически появлялось широкое пускающее солнечные зайчики лезвие ножа.
— Резать твоя будем! Говорить где остальные и сколько их! — радостно улыбаясь, заявил чернокожий.
Голова раскалывалась от боли, слегка подташнивало, а во рту стоял солоноватый привкус крови, но хуже всего была тупая ноющая боль в боку и явное ощущение медленно пульсирующей вялым фонтаном теплой жидкости, постепенно стекающей в штанину. 'Похоже задета печень, — решил Маэстро, вспоминая сбивший его с ног удар в бок. — Значит не жилец'. Мысль была спокойной и трезвой, несколько отстраненной, как о ком-то другом.
— Отвечать вопрос! Говорить мне правда! — вновь завел свое черный.
— Идти на пенис, делать любовь! — попытался в тон ему ответить Маэстро, и не узнал свой собственный голос, с губ сорвалось лишь хриплое шипенье.
Но допрашивавший, похоже все отлично расслышал и понял, злобно заверещав, он ударил пленника по лицу, потом еще и еще раз. Маэстро практически не ощущал боли лишь в голове будто со скрежетом ворочались тяжелые мельничные жернова, перемалывавшие остатки избитого ноющего мозга.
— Говорить или не говорить?! — взвизгнул чернокожий, придержав руку.
— Ты еще быть, ли не быть спроси, — расхохотался ему в лицо Маэстро. — Иди на хер, Гамлет долбанный!
— Тогда моя твою резать! И выкалывать глаз! Сначала глаз! — брызгая с губ выступившей от ярости пеной, заорал жандарм.
Маэстро лишь молча харкнул в него густо замешанной на крови слюной, целился в морду, но не попал. Жандарм засмеялся и, положив ладонь левой руки ему на лицо, потянулся лезвием ножа к глазу, но Маэстро вложив все оставшиеся силы в этот рывок, резко крутнул голову в бок и зубами вцепился в пытавшиеся удержать его пальцы врага. Рыча не хуже собаки, давясь своей и чужой кровью, он все сильнее и сильнее сжимал челюсти, с наслаждением слушая вопль боли, не обращая внимания на удары, которыми его осыпали. И даже когда в грудь его вошел нож, разрывая сердечную мышцу и останавливая животворный бег крови по венам, он лишь сильнее стиснул зубы, сведенные последним усилием. А наградой ему прозвучал хруст все же поддавшихся костей пальцев врага, этот звук был последним, что в этой жизни услышал Маэстро. Он был уже давно мертв, когда подбежавшие жандармы мясницким тесаком разжали ему зубы и вытянули изо рта два откушенных до вторых фаланг пальца. Их хозяин рядом с телом Маэстро стонал, зажимая хлеставшие кровью обрубки, катаясь по земле от боли.
Высокий крепкий негр, с красивыми и правильными, даже на европейский взгляд чертами лица, командовавший отрядом преследователей, подошел к телу Маэстро и долго задумчиво смотрел на него.
— Кусаешься даже связанный, жалишь, как ядовитая эфа? Раньше я не встречал таких белых… Они всегда плакали и молили о пощаде, как дети… А человек ли ты, белый? Или оборотень, крадущийся в полнолуние по джунглям? Молчишь, притворяешься мертвым? Это не поможет, я видел твои глаза перед смертью, я знаю правду…
— Что делать с телом, капитан?
— С телом? Разрубите на куски и разбросайте по джунглям, пусть их сожрут звери. Это был могущественный колдун-оборотень, и если мы не сделаем так, то он будет в лунные ночи оживать и приходить пить кровь из глаз своих убийц.
— А что с Жозе, кровь никак не останавливается…
