Капитан ответил:
– Здесь хозяин – я. И ответственность – на мне. Все понимаю. Но нас здесь – два десятка. А она – одна. Мой долг – увести корабль от гибели. Хотя бы освободим им этот… канал. А тогда можно будет продолжить поиск…
Последние слова прозвучали не очень уверенно.
– Разве кто-нибудь знает, где границы зоны канала?
Это спросил физик.
Капитан лишь пожал плечами. Никто не знал, конечно, и корабельными приборами этот пресловутый канал было даже не нащупать: иное поле.
Говорили и слушали – а взгляды все качались: туда – сюда.
Нарев сказал лишь одно слово:
– Подождите. Может, он еще здесь?
Он стоял рядом с пультом «Сигмы». И тут же отстучал на клавиатуре несколько слов. Считал с дисплея ответ.
– Сейчас придет.
И – на недоуменные взгляды:
– Петров. Объясним ему. Нам ее не найти. А он – сможет, я думаю. Мы все забываем, что у него только тело – наше, а сам он…
– Не успеет, – сказал капитан. – Поздно.
– У них иное время…
Больше никто не сказал ни слова, пока не прозвучали шаги и не вошел Петров, от которого так и веяло кельвиновским холодом, по сравнению с чем могильный хлад покажется тропиками.
– Надо уходить!
Это проговорил он; челюсть двигалась с трудом.
– Проницатель, – обратился Нарев…
Орлана поняла, что совершила ошибку, исправить которую ей уже не удастся.
Когда катер летел в инерционном режиме и вдруг отказала система ориентации в пространстве – скисли гироскопы, – ей ни в коем случае не следовало включать тягу. Потому что все направления мгновенно перепутались, так что где теперь находился корабль и куда летела она – угадать было совершенно невозможно. На локаторе виднелось одно лишь пространство, чистое и бесконечное. На локаторе была смерть.
Даже связь умолкла. Видимо, катер ушел слишком уж далеко. Он ведь не был рассчитан на самостоятельные полеты. А если и была тут какая-то возможность перейти на сверхдальнюю связь, то о ней рассказать Орлане и всем другим не успели – или не сочли нужным.
Катер кувыркался. Наверное, так чувствуют себя люди на центрифуге, когда вращение происходит сразу в трех плоскостях. И точно так же кувыркались и мысли, не в состоянии сориентироваться в одном каком- нибудь направлении.
Думалось о том, что лучше всего – сразу открыть фонарь и покончить с душившим ее отчаянием.
Другая мысль: не откроется – она ведь не в скафандре, страховка помешает разгерметизации.
Третья: что случилось с системой ориентации?
Четвертая: катер ведь так и не был опробован после ремонта – инженер, помнится смутно, говорил…
Дальше: хоть бы он остановился – меня сейчас стошнит, не удержусь… А какая разница? Нет, неприятно умирать в грязи…
И еще: голова болит все сильнее – кажется, сейчас треснет…
И потом: зачем я вообще полетела? Никак не вспомнить. Куда?..
Затем какое-то время мыслей вообще не было.
Но что-то жило в глубине – даже не сознания, а в подсознании, наверное: «Живи, борись, захоти, пожелай – и все свершится так, как ты потребуешь! Только соберись с силами, сейчас ведь только тело твое страдает, а дух готов действовать»…
Перед глазами стоял красный туман. На мгновение возникла решимость: собрать все силы – и потребовать! На малое мгновение.
Этого хватило?
Но катер ведь перестало крутить! Он уравновесился. Хотя гироскопы по-прежнему сохраняли неподвижность.
Медленно повернулся в пространстве, как бы нащупывая верный курс.
И каким-то образом сама собою включилась тяга.
На маленьком дисплее катерного компьютера возникло:
«Ничего не делать! Быть спокойно!»
Орлана не обратила внимания на неправильности. Даже не поняла толком, что там написалось. Закрыла глаза, медленно приходя в себя.
Катер ускорялся. Потом тяга стала постоянной. А потом ее снова прижало к креслу: приборы показали, что началось торможение.
Тело Петрова лежало, распростершись на полу в Центральном посту. Все вокруг снова были так же неподвижны, как и оно. Разве что живые еще дышали, а Петров – нет.
Первый после долгого перерыва вдох он сделал за секунду до того, как загремел резкий, тревожный звон.
Звон означал, что отпущенный кораблю для жизни срок пришел к концу. И уже через секунду все могло закончиться.
Тем не менее Проницателю помогли подняться. Он сказал:
– Готовьтесь принять катер. Он приближается.
Капитан спросил:
– А есть смысл? Время прошло.
– Я знаю. Но я лечу им навстречу. Постараюсь остановить. А вы поторопитесь.
Внутри себя он сам себе удивлялся. Все-таки человеческое тело сильно влияло на ясность мышления. Искажало. Вносило излишнее: чувства, не свойственные чистому разуму.
– А теперь прощайте, – сказал он то, что вовсе не обязательно было говорить.
Ему не успели ответить: тело снова рухнуло на пол.
Наверное, на этот раз уже окончательно. Навсегда.
– Отнесем его, – сказал Нарев.
– Сначала катер, – возразил капитан.
И все зашевелились, словно проснувшись.
Проницатель мчался незримым облачком напротив той силе, неразумной мощи, которая, подчиняясь приказу, возникла из как бы пустого пространства и концентрировалась сейчас, чтобы обрушиться на тело-помеху и раздавить его, скомкать, превратить в комочек вещества – и выбросить далеко-далеко, – туда, где оно больше не будет мешать.
Так можно было сделать с самого начала – и, безусловно, для очистки канала избрали бы именно такой способ, если бы не одно обстоятельство: уничтожая помеху, сила исказила бы и параметры канала, и потом потребовалось бы время, чтобы он снова мог действовать без осечек. Всеобъемлющий старался избежать этого. Межпространственный канал – образование весьма хрупкое. Но сейчас терпение иссякло. К тому же Федерация не выполнила соглашения: тело не ушло.
И вот сила надвигалась – а Проницатель мчался ей навстречу, излучая лишь одну мысль:
– Они ушли! Ушли! Ушли! Отменить силу! Отменить!
Чтобы излучение было достаточно мощным, он уходил в него сам, становясь все меньше и слабее, но продолжая слать свой сигнал до последнего.
До того мига, как перестал существовать как отдельная индивидула высокого заряда.
Но сила замедлилась. Она не мыслила, она подчинялась лишь сигналам – и сигнал Проницателя оказался сильнее, потому что они были совсем рядом.
