приобретаем новые, неисчезающие моральные ценности, мы становимся выше самих же себя – вчерашних. А что приобретет человек в результате того, что минуту или час полежит под твоим аппаратом? Ты хочешь отнять у него память предков, так? Браво, Волгин, великий ученый! А потом тебе покажется, что надо отнять и его личную память – если она вдруг в чем-то начнет мешать.
Волгин закашлялся.
– А потом придет чья очередь? Совести? Любви? Нет, куда Корну с его рамаками до тебя, Волгин! Он хоть, не мудрствуя лукаво, преподнес нам кристаллический мозг, а ты куда хитрее…
Волгин молчал, опустив голову; в мозгу не было ни одной мысли, только обида и боль. Через несколько секунд он поднял глаза.
– Да… С тобой – воображаемым я беседовал не так…
– Боюсь, ты чересчур идеализировал меня – мертвого, – засмеялся Маркус, и в смехе его проскользнуло что-то от прежней, каркающей манеры. – Ничего не поделаешь, тут я подвел тебя.
– Ничего, – сказал Волгин. – В конце концов, это всего лишь твое личное мнение. Ты не можешь запретить мне работать, не в силах зачеркнуть труд десятилетия. Говори, говори! Но через несколько часов сюда придет человек…
– Говори уж прямо: придет Лена… Но она не придет.
Волгин сжал кулаки.
– Ты и здесь?..
– К тебе я пришел от нее. Она не придет, Волгин, и не придет никто. Против твоего эксперимента не только я: против Дальняя разведка, и ты знаешь, что в этом случае ее мнение будет решающим.
– Быстро ты успеваешь… – хрипло выдохнул Волгин.
– Нет, тебе кажется… Правда, из-за этого мне пришлось прибыть на Землю раньше, чем было предусмотрено, и даже поторопить рамакистов с их испытанием. Но я торопился именно из-за тебя: мы все узнали своевременно, пространство – великолепный проводник новостей. И я хотел сказать тебе об этом еще утром.
– Ну ладно, – сказал Волгин. – У тебя все?
– Да, как будто.
– Тогда уходи. Не хочу тебя видеть.
– Невежливо. Но я-то хочу видеть тебя. Хочу посидеть, вспомнить многое, может быть, ты даже угостишь меня чем-нибудь – мне позволено в пределах одной рюмки. Я бы, например, вспомнил жизнь на Протее, с его взрывчатой атмосферой.
Как ни было Волгину тяжело, он улыбнулся.
– Мы были беспомощны, как щенята.
– Правда? А около звезды Толипа…
– С ее пульсирующим тяготением? И тогда мы еще немногого стоили. И на Афродите тоже. А планета была прекрасна…
– Вот видишь, и ты начал вспоминать. Но все же мы кем-то стали, правда? Стали лучше и умнее, чем тогда. Это далось нам нелегко. Но ведь, если бы далось легче, мы быстрее потеряли бы все приобретенное. Ты согласен?
– Тебе бы женщин уговаривать…
– Увы, ты помнишь, как я стеснителен. Так ты дашь рюмку?
– А институт? Столько людей, такие замыслы, все на ходу, в высшей точке подъема – и вдруг кувырком вниз…
– Я и не говорю, что тебе и всем вам будет легко перенести это. Но ты умен, ты найдешь выход, найдешь новое направление.
– Итак, я для тебя оказался врагом номер один. И ты прикончил меня, а рамаки завтра пройдут испытание, и ты, именно ты, увезешь их в космос и там выпустишь…
– Ну, поживем, увидим. Что это? Ого, ты стал гурманом… Хватит. А что касается рамаков, то, поскольку завтра ты свободен, пойдем на испытание вместе. Как-никак, ты тоже – из Дальней разведки. Пойдем поглядим… Твое здоровье, корифей.
14
– Я бы хотел узнать, – вежливо произнес Корн, – есть ли у вас претензии к первой части испытаний.
– Нет, – сказал Маркус. – С постройкой станции ваши подопечные справились очень хорошо. И значительно быстрее, чем мы. Воспроизводство также прошло нормально.
Он еще раз обошел прозрачный купол станции, внимательно разглядывая его. Корн и его инженеры тянулись за Маркусом, как королевская свита. Волгин остался на месте; ему было и смешно, и грустно.
– Образцы материала посланы на анализы? – спросил Маркус, оборачиваясь.
– Разумеется, – сказал Корн. – Ответ мы получим приблизительно через час.
– Тогда не будем ждать результатов. Пусть начинают вторую часть. Как она у вас называется?.. – Он зашелестел бумагой.
– Рамаки в самостоятельной, не связанной с людьми деятельности, – подсказал Корн.
– Вот именно… Да, станция хороша, в такой можно отсиживаться бесконечно. Кое-что мне, правда, неясно: назначение этого кольцевого барьера внутри…
– Мне тоже, – сознался Корн. – Но, я думаю, мы попросим объяснить того рамака, который будет руководить второй частью испытаний. Ведь, так или иначе, без объяснений мы не обойдемся: нам и самим неизвестно, как представляют себе рамаки свою будущую деятельность.
– Что же, – согласился Маркус, – пусть объясняет.
– Вы разрешите начать?
– Сделайте одолжение.
Корн дал сигнал. Рамаки один за другим скользнули в дверь построенной ими станции и заняли места внутри кольцевого барьера. Там оказалось ровно столько места, сколько было нужно им, чтобы разместиться. Лишь в середине осталось свободное пространство – по-видимому, для последнего, который сейчас неторопливо приблизился к людям.
– Здравствуйте, люди, – приятным голосом произнес он. – Я здороваюсь с вами в последний раз: испытание закончится, и мы начнем ту деятельность, для которой оказались наиболее приспособлены. Но, чтобы у вас не возникали вопросы, могущие остаться без ответа, постараюсь объяснить вам то, что вам предстоит увидеть.
– Академическое вступление, – проворчал Маркус, Корн лишь улыбнулся.
– Как видите, мы заняли наши места. Сейчас я присоединюсь к остальным, и все окончится – и все начнется.
Мы долго размышляли над тем, в чем наша сущность. И, подобно вам, пришли к выводу, что основное в нас – не различные хитроумные приспособления, которыми вы нас снабдили, а разум. Это – основное оружие для того, что мы должны делать: для познания мира.
Однако познавать можно по-разному. Можно расходовать время и энергию на полеты к планетам, и там заниматься постижением вещей и их связей. Так поступаете вы; но вас гонит не только разум: вас толкают на это эмоции, те эмоции, которых мы, как я полагаю, лишены. Мы без труда могли бы выполнить это ваше пожелание. Однако из бесед с некоторыми людьми, а также при помощи рассуждений мы сделали вывод, что, рассеиваясь по Вселенной, мы столкнулись бы со множеством осложнений, нежелательных не только для нас, но и для вас. А мы искренне благодарны за то, что вы послужили фундаментом для нашего возникновения.
С другой стороны, мы убедились и в том, что нам доступно познание исключительно при помощи разума: имея достаточно исходных данных, мы можем, не трогаясь с места, приходить к правильным выводам, справедливым как качественно, так и количественно. Иными словами, нам незачем лететь куда-то для выполнения своего предназначения. Ведь Земля – тоже планета, и она ничем не хуже других.
Поэтому мы останемся здесь. Сейчас я войду, и мы закроем станцию навсегда, и, соединившись, образуем один громадный мозг с единым ходом мысли. Если бы мы обладали эмоциями, я сказал бы, что это – наслаждение, недоступное вам, людям.
Мы не будем мешать вам. Мы будем мыслить, и только. Надеюсь, что и вы не станете беспокоить нас;
