Но жизнь принялась расставлять все по местам очень скоро.
Наконец появились свои же, из второго трига, – те, кто не участвовал в атаке, с подофицером Сина во главе. Он сразу же отыскал Онго.
– Принимаю командование тригом, – сказал он официально. – Ты ступай на свое место – в линию.
У Онго не было желания оспаривать действия Сина; к тому же по форме он был целиком прав: имел звание и занимал должность помощника командира трига.
Онго ответил лишь:
– Давай, командуй!
И отвернулся, не собираясь возвращаться в расчет – во всяком случае, сейчас. А подофицер все же не решился повторить свое приказание: понимал, что сейчас для любого солдата Онго человек, куда более авторитетный, несмотря на скромный чин. Сина лишь громко откашлялся, подкрутил длинные усы и отошел – неторопливо, с достоинством. Онго даже не посмотрел ему вслед.
Онго сидел, не двигаясь, не сделав даже попытки узнать у вновь прибывших хоть что-то о судьбе Меро: ясно было, что ничего никто из них не знает – их там и близко не было, прилетели они совсем из другого места. А кроме того, интуитивно чувствовалось, что командир не выжил. Санитар не добрался или же поспел слишком поздно, а скорее всего – ни тот невысокого ранга медик, ни любой другой помочь командиру уже не мог, и недаром.обреченность читалась в его глазах и слышалась в голосе, когда он передавал Онго командник, а вместе с аппаратиком и всю свою небольшую власть: опытный солдат чувствует, когда он ранен, а когда убит, пусть и не наповал; пусть еще дышит и даже может что-то сказать, но – уже убит. Сейчас другие мысли занимали соддата-командира: может, все-таки надо было остаться, хотя бы перевязать, дождаться санитара? Но тогда не было бы ничего: ни броска в предгорье, ни боя, ни захвата сходного пути…
Ну, что было – не вернуть. А что еще будет?
– Кто занимает туннель, а главное, все его службы? Силовую установку, машинное отделение, ну – вы понимаете.
– Только наши люди, верком.
– А те, кто начал операцию? Неужели никто не уцелел?
('Творец, это было бы прекрасно, просто прекрасно!') – Первыми в туннель вошли солдаты пехотного подразделения.
('Да, полного счастья не бывает. Но подождем, подождем…') – Установить и изъять немедленно всех, кто был внутри. Доставить сюда.
Не должно быть ни малейшей утечки… Только не вздумайте использовать какую-нибудь из строевых машин. Подберите что-нибудь из дорабатывающих ресурс.
Чтобы нас не упрекнули в не правильном использовании боевой техники.
– Слушаюсь, верком.
– Хотя… подождите. Нет. Мне сейчас необходимо срочно выехать – возможно, на несколько дней. Вот вам код для связи, но это только при крайней надобности. Меня не будет – значит, и нечего тащить их сюда. Передайте моим шифром – кто у нас там: триг-воин Раго? 'Всех подозреваемых в нарушении.Закона о Секретности арестовать и держать под стражей вплоть до дальнейших распоряжений'. Вот все. Выполняйте.
– Слушаюсь!
Верком Гумо и в самом деле спешил: дело было срочным и для него лично чрезвычайно важным.
Ждать Онго пришлось, впрочем, недолго.
…Десантный подофицер торопливо переходил от одной группы солдат к другой, о чем-то спрашивая, и, получив, наконец, нужный ответ, оглядевшись в последний раз, направился прямо к Онго.
Онго встал: как-никак к нему приближался старший в звании.
– Рядовой первого разряда Онго? Пойдемте. Оружие сдайте мне.
Вот, значит, как. Нажаловались те, что были в туннеле? Или что-то другое? Могут обвинить, чего доброго, и в том, что незаконно командовал тригом, и еще в чем-нибудь. Но спрашивать 'куда' и 'зачем' у старшего не положено, а тем более – 'почему'; да сейчас это было все равно. Любое продолжение казалось Онго лучше пустого ожидания. Ведут его не в его линию – значит, продолжение будет интереснее, чем начало. Или нет?
– Руки за спину! Не оглядываться!
Действительно, интересно. Это уже – арест, а не просто приглашение. А, пошли бы они все к…
Онго почувствовал, что усталость овладевает им. Только сейчас он начал понимать, в каком напряжении находился все последние часы – с самого вызова к капитану Меро. Да и то сказать – были для того причины. Все пришлось делать впервые: командовать, атаковать, нести ответственность за многих, терять человека – как бы там ни было, дорогого человека. Сейчас бы отдохнуть по-настоящему. Расслабиться. Что-то забыть. О чем-то, возможно, вспомнить…
Или о ком? О Сури, может быть? Единственном человеке, с которым ему – тогда еще ей – удалось испытать радость физической любви? Теперь, когда Меро больше нет, он оставался, по сути, единственным, о ком еще можно было думать и тосковать…
Кроме родителей, конечно; но родители как бы за-капсулировались в сознании Онго, надежно защитились от прикосновения к ним, потому что каждое такое касание их в памяти вызывало ощущение боли: он ничем не мог помочь им, знал, что его превращение их огорчило, они любили дочь, а сына, каким он теперь стал, ни разу даже не видели, и если и любили, то какой-то самими созданный образ. Нет, лучше отложить общение с родителями, даже мысленное, до времени, когда удастся встретиться с ними – если, конечно, такое время наступит. Война только еще набирала обороты…
