Хохот разнесся по поляне. Но я сказал это не для шутки, а совершенно серьезно. Я уже почувствовал вкус еды. Я раздирал куски пальцами, глотал не жуя.
Прибежали медсестры. Они принялись промывать и перевязывать наши раны. Врач просила:
— Дорогие мои, умрете же, умрете, если не послушаетесь.
Позвали:
— Летчика к командиру!
Офицер сопровождал меня. Мы оказались в обжитой фронтовой землянке.
Командир части, майор, Герой Советского Союза, с минуту молча смотрел на меня.
— Летчик... — наконец выдохнул он.
Я рассказал ему кое-что об острове Узедом, о нашем полете, товарищах.
Майор достал флягу, стаканы.
— Выпьешь? — спросил сердечно, по-братски.
— Выпью, — ответил я на радостях.
Майор налил мне и себе. Мы подняли стаканы, чокнулись.
Я сделал глоток, и водка огнем разлилась по телу, хотел передохнуть и не смог. Мир для меня померк.
Очнувшись через два или три дня, я вместе с другими, тяжело больными, был транспортирован в госпиталь на большом возу. Дорога была топкая, длинная. Нас тепло укутала провожавшая медсестра.
Открывая глаза, я ловил на себе встревоженный ее взгляд.
— Кто же из вас вел самолет? — спросила она. — Кто летчик?
— Он, — указали на меня.
— Да, — ответил я.
— Ой, ой, какой же ты!.. Откуда у тебя сила взялась подняться в небо?
Я смотрел на ее молодое лицо, мне хотелось сказать «спасибо» за признание нашего подвига, но у меня не было сил произнести даже одно слово.
Эпилог
Прошло несколько недель... «Хейнкель», верно послуживший нам, еще лежал посреди поля в вязкой земле, а семь товарищей из нашего экипажа, поправившись на армейских харчах, отправлялись на фронт. Недавние муки звали к мести, стремление к новому подвигу зажигало сердца.
Как-то в конце марта в палату госпиталя, где лечились Кривоногов, Емец и я, веселой толпой ввалилось целое отделение солдат, снаряженных к походу. По их свежим лицам не сразу можно было узнать Соколова, Кутергина, Урбановича, Сердюкова, Олейника, Адамова, Немченко.
Отрапортовал Соколов:
— Товарищ командир экипажа, группа участников побега в количестве семи человек отбывает на фронт.
Вперед выступил высокий, с повязкой на глазу Немченко, представился по-военному:
— Санитар стрелковой роты. С трудом допросился, чтобы взяли.
Волнующим было прощание побратимов. Люди шли в бой...
Преодолев самое трудное и самое страшное, каждый из них теперь мечтал не только о жизни, но и о победе.
Но пули не спрашивали, в кого попадать. Ко многим из этих необычных солдат судьба была слишком жестокой.
Первым перестал присылать мне свои «треугольнички» тот, кто больше всех отдавался делу побега, — бесстрашный Володя Соколов. Смертельно раненный при форсировании Одера, пошел солдат на дно чужой реки. Вскоре второе известие: не стало Коли Урбановича. Четверо остальных товарищей со своим полком прошли до Берлина. Бывшие узники фашистских застенков увидели его руины и пожары, услышали гром расплаты. Но в столице фашистской Германии снаряды и мины рвались очень густо. Тут и пали в бою Петр Кутергин, Тима (его настоящее имя, как потом установили, было Тимофей) Сердюков, Владимир Немченко, за несколько дней до победы и мира.
Иван Олейник, сын Кубани, который в первый год войны оказался в окружении и попал в партизанский отряд в Белоруссии, после Берлина побывал на Дальнем Востоке. И там он отличился храбростью в боях против японских захватчиков. Самурайская пуля оборвала его жизнь.
С Великой войны домой возвратился из всей семерки только Федор Адамов. В селе Белая Калитва Ростовской области его встретили дети, жена, вся колхозная семья. Горячо взялся Адамов за милый ему шоферский труд. Вернулись в родные края Иван Кривоногове, Михаил Емец и я.
Полет на «хейнкеле» оказался последним в моей биографии летчика. Признание наших боевых заслуг и награды разыскали всех участников побега.
Из Харькова откликнулся полковник в отставке Владимир Бобров. Из города Горького дал о себе знать Иван Кривоногов, он работает на заводе. Из Донецка пишет мне врач-хирург Алексей Воробьев: «Я хорошо помню, как лечил тебе руки и говорил: «Береги руки, береги. Без них тут погибнешь, как муха». Иван Пацула, Аркадий Цоун... Сколько мук выпало на их долю! Теперь Иван — лаборант московского института нефти, Аркадий Цоун живет в Сибири.
Долго ничего не было слышно о моем земляке Василии Грачеве. Не приезжал он в свое Торбеево, не подавал о себе вестей. Однажды я прибыл по делам в уральский город Ирбит. Вошел в кабинет заместителя директора завода, а за столом — Василий Грачев. В такие минуты и на глаза мужчин набегают слезы.
Сергей Кравцов — учитель в городе Ейске, Николай Китаев — председатель сельского Совета в Могилевской области, Михаил Шилов — инженер в Москве, Михаил Лупов — в Саратове...
Побратимы с Украины пригласили меня в гости. Немало дней понадобилось, чтобы у всех побывать. Михаил Емец — в селе Бирки на Сумщине, в Киеве — Алексей Ворончук, Андрей Зарудный, в Умани — Алексей Федырко. Несколько знакомых встретил я в Макеевке. Здесь, оказывается, работают на заводе и в шахтах бывшие заключенные-подростки, ровестники Урбановича и Сердюкова, которые долго мучились в концлагере на острове Узедом. Фашисты вывезли из Донбасса десятки тысяч юношей и девушек; а возвратилось их очень мало. Владимир Иванцов, Александр Илистратов, Константин Симиненко, Павел Суминков, Николай Дергачев, Николай Булгаков — нынешние шахтеры, машинисты, механики, члены бригад коммунистического труда — помнят, как над ними прошумел крыльями вестник освобождения — «хейнкель».
Новые пути пролегли между нашей страной и демократической Германией. Свежий сильный ветер вымел из городов и сел фашистский мусор. В памяти народа навеки остались имена мужественных борцов против коричневой чумы. Трудящиеся Узедома, Берлина, Ораниенбурга ныне часто приглашают к себе бывших узников концлагерей.
В 1968 году я со своей семьей отдыхал на курорте острова. Теплые пески, ласковые волны, тихие уголки, где проводят лето перелетные лебеди, светлые корпуса санаториев, приветливые дороги, газоны — вот что такое сегодня Узедом.
Теперь я вожу по Волге «ракету». У нее есть тоже крылья, хотя они называются подводными. На капитанском мостике, когда в лицо веет упругий встречный родной ветер, я нередко вспоминаю боевые полеты в далекие грозные годы минувшей войны.
Полеты, полеты... Все я их помню от первого до последнего...
Иллюстрации
Герой Советского Союза М. П. Девятаев (с портрета работы художника Н. И. Пильщикова, 1957 г.).
Полет на свободу (с картины художника X. Якупова, экспонируемой на выставке «50 лет Татарской АССР»). В центре М. Девятаев.
Д. Сердюков — участник перелета с острова Узедом.
В. Соколов — участник перелета (фотография до службы его в Красной Армии).
И. Олейник — участник перелета с острова Узедом (фото 1936 г.).
М. П. Девятаев (слева) и И. Кривоногов — участники побега с острова Узедом. г. Горький, 1970 г.
Трижды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации А. И. Покрышкин (слева), в центре — дважды Герой Советского Союза Главный маршал авиации А. А. Новиков и Герой Советского Союза М. П. Девятаев.
У памятника погибшим узникам в фашистском концлагере Пенемюнде на острове Узедом. Молодые воины Народной армии ГДР принимают присягу на верность своей социалистической Родине.
