- Хорошо бы нам выступить с боевыми, злободневными стихами.
- Правильно, - поддержал кто-то с места. - А заказать их надо Маяковскому.
- Вы опоздали! - эти слова неожиданно прозвучали откуда-то из-за двери.
Все оглянулись.
В дверях стоял Маяковский.
- Извините, товарищи, что я врываюсь без стука, - продолжал поэт. - Но стихи уже готовы, и я могу их сейчас прочесть.
- Читайте! - воскликнуло сразу несколько голосов.
Предстояла «Неделя обороны» (10-17 июля 1927 года). Стихи были единодушно одобрены и тут же отправлены в набор. А первое стихотворение Маяковского в «Комсомолке» («Четырехэтажная халтура») было опубликовано 5 мая 1926 года.
Теперь уже сотрудники редакции, в случае срочной надобности, бежали на Лубянский к Маяковскому (благо редакция была в пяти минутах, в Черкасском переулке), просили Владимира Владимировича написать стихи, вооружая его письмами и различными материалами, как штатного корреспондента.
Спешил жить Маяковский, очень спешил.
И все время торопил себя, «быстроногого», торопил других, торопил всех.
Начала победное движение первая пятилетка, и гул ее шагов отдается в стихах Маяковского. Ему не терпится поскорее увидеть будущее.
Но у времени свой счет. И свой счет у литературы. Свои «сюжеты».
28 мая 1928 года вернулся в Москву из Италии Горький. Его приезд стал волнующим событием литературной и общественной жизни. Горький, живя в Италии, куда он уехал по совету В. И. Ленина лечиться, все эти годы вел активную переписку с многими писателями, выступал со статьями в советских газетах, был в курсе основных направлений развития Советской страны.
Алексей Максимович сразу включился в литературную и общественную жизнь своего народа, с энтузиазмом затевал, возглавлял и поддерживал многие начинания - журналы «Наши достижения», «СССР на стройке», «Литературная учеба», серии книг «Жизнь замечательных людей», «История фабрик и заводов», «Библиотека поэта»... К Горькому потянулась литературная молодежь, видя в нем великий пример подвижнического служения литературе.
Казалось бы, вот оно, свершилось то, чего хотел Маяковский, - ведь он в своем «Письме» хотел видеть Горького «на стройке наших дней». Теперь-то и объединить бы усилия, сотрудничать в общем деле строительства социалистической культуры, к чему оба стремились... Этого, однако, не произошло. Глубока была обида Алексея Максимовича от некоторых несдержанных пассажей «Письма», горька была отрава, которой недобрые люди отравили их отношения. А у лефов и кроме этого образовалась натянутость в отношениях с Горьким. Что было - то было. Утешение в том, что - разными путями, но Горький и Маяковский шли к одной общей цели, что их общественная деятельность служила социалистическому отечеству.
А Маяковский в это время выступает перед читателями «Комсомольской правды». На вечере в Колонном зале Дома союзов от Федерации советских писателей приветствует Госиздат по поводу его десятилетия, на празднике детской книги читает только что написанное «Кем быть?», хлопочет о заграничной поездке в качестве корреспондента «Комсомолки» для кругосветных корреспонденции и для освещения в газете быта и жизни молодежи. Маршрут: Сибирь - Япония - Аргентина - САСШ - Германия - Франция - Турция.
Много сил и времени отнимали «игры в литературные группировки». Путы Лефа сдерживают шаг поэта, затрудняют дыхание. Человек долга, он начинает тяготиться обязанностями редактора и отказывается от них совсем с августа 1928 года, передав журнал С. Третьякову. Разногласия внутри Лефа, все более резкие расхождения Маяковского с его теоретиками, Чужаком, Третьяковым, толкают поэта в сторону РАПП, объединившего основную массу пролетарских писателей и открыто объявившего о соблюдении принципа партийности литературы.
26 сентября Маяковский выступил в Политехническом с докладом: «Левей Лефа!», где он призывал к отказу от литературного сектантства и где ратовал за сплочение литературных объединений вокруг газет, агитпропов, комиссий, организуемых к дням революционных праздников. «Комсомольская правда» в отчете о выступлении Маяковского так передавала содержание доклада, в котором он с лефовской точки зрения излагал свою позицию: «Из древней истории мы знаем случай, когда 300 греков засели в знаменитое Фермопильское ущелье и успешно отбивались от наседавшей армии персов. Мы, лефы, были в 1918-25 гг. такими вот фермопильцами, героически отбивающимися от наседающих полчищ эстетов, и прочих правых флангов искусства. По примеру лефовской группы, литераторы начади устраивать свои фермопилы и фермопильчики и обосновывались в них прочно и надолго. Борьба с «персами» приняла другие формы, сами «персы» стали другими, а мы еще сидим у себя по ущельям... Закисание в группах засасывало и Леф. Я сейчас борюсь против того, чтобы каждый
Речь, конечно, идет о «лозунгах», а точнее говоря, о теориях Лефа, которые приходили в противоречие с «живой жизнью», с развитием искусства, которыми правоверные лефовцы побивали отступника Маяковского. Он еще не совсем отступник, нельзя еще сказать, что Маяковский порвал с лефовской догмой, в том же докладе он говорит о работе писателей на заказ не только для газет и журналов, «но и всех хозяйственных и промышленных учреждений, имеющих потребность в шлифованном слове».
А самому ему тесно в газетно-производственном секторе действия, он уже заговорил «о разнице вкусов», что среди лефовского окружения было просто невероятным кощунством. Какие вкусы, когда все оценивается с точки зрения целесообразности и пользы! А Маяковский - в стихах! - рассказывает грустный анекдот про лошадь, которая, взглянув на верблюда, сказала: «Какая гигантская лошадь-ублюдок», и про верблюда, который «вскричал» в ответ: «Да лошадь разве ты?! Ты просто-напросто - верблюд недоразвитый».
