Закрыв дверь испытанным способом, засунув ножку стула в дверную ручку, Станислав Николаевич достал из портфеля одежду и обувь Никитина и шепотом сказал:

— Ну, батенька, девятый час, торопитесь.

Никитин оделся в течение нескольких минут, сердечно пожал руку старого врача, поблагодарив его за помощь, погасил свет в палате, открыл окно и легко выпрыгнул в парк.

Станислав Николаевич, убедившись в том, что его «пациент» благополучно выбрался, тихо закрыл окно. По совету Никитина засунул в опустевший портфель подушку и, не зажигая свет, вышел в коридор. Дежурной сестре он сказал:

— Больной в тяжелом состоянии. Сидите здесь и никого не пропускайте в палату. Ваша фамилия Анисимова? Так вот, товарищ Анисимова, персонально вы отвечаете за жизнь больного. Полный, того-этого, покой. Да-с, покой и изоляция, — закончил главврач и удалился к себе в кабинет.

Сначала Сашу Елагина попросили вежливо уйти из родильного дома, потом он всем так надоел своим нетерпеливым волнением, что его, не стесняясь, выгнали.

Елагин постоял, подумал и медленно побрел в сторону ближайшей закусочной выпить кружку-другую пива. А спустя несколько минут в родильный дом пришел Гуляев.

Узнав, что Елагин не так давно ушел, и решив, что они в этой непроглядной тьме разминулись, он опять пошел к дому Елагина. Соседка, сидевшая на скамейке, узнала его. В окнах дома было попрежнему темно, за воротами овчарка, учуяв чужого, подняла неистовый лай.

Старик попросил соседку передать Саше Елагину бутылку вина вместе с его поздравлением:

— Пусть выпьет за здоровье новорожденного! — сказал он и пошел прочь.

Охватившее его беспокойство заставило двигаться быстрее, он очень торопился и через пятнадцать минут уже подходил к своему дому на Вольной улице.

У Бодягиной было повышенное кровяное давление, поэтому с мокрыми компрессами на голове и на сердце, отодвинув к стене бумажные цветы, она лежала на кровати, точно покойница, убранная цветами ядовитых расцветок.

— Анитра Лукьяновна, — сказал старик, — я заболел, у меня, очевидно, лихорадка — озноб такой, что не могу согреться. Я затоплю печь.

В середине июля, в такой душный день, когда вот-вот разразится гроза и даже птицы изнемогают от зноя, топить печь было безумием, но Бодягиной сейчас было все равно, она махнула рукой, и старик поднялся на мезонин.

На этот раз ставни в окнах мезонина были закрыты наглухо. Весь дом, погруженный во тьму, покосившийся и потемневший от времени, выглядел зловеще. Вдруг из трубы вырвался сноп искр и повалил густой дым.

Через полчаса старик с чемоданом в руке спустился по лестнице и вышел на улицу. Осмотревшись по сторонам, он быстро пошел вниз к реке.

Трудно было что-либо различить в окружающей темноте, но, напрягая зрение, старик пристально всматривался вперед, часто останавливался, прислушиваясь, и быстро шел опять.

Услышав позади себя шаги, он остановился и сел на чемодан, обмахиваясь платком. В вспышке молнии Гуляев увидел идущего человека. Человек прошел мимо. Старик подождал, пока шаги его удаляясь не затихли, и медленно, чтобы не нагнать незнакомца, направился в том же направлении.

Мария Сергеевна была одна. Мишка гостил у тетки Ксении, а Петра полчаса тому назад вызвали в управление. Перед уходом краткий разговор по телефону заметно встревожил Шаброва. Беспокойство мужа передалось Марии.

Она сидела за своим рабочим столом. В мягком свете зеленого абажура настольной лампы лежал перед ней томик Лермонтова. Глаза ее скользили по строчкам стиха, но мысли были далеко.

В тревожном предчувствии Мария прислушивалась к редким шумам с улицы. Вот кто-то быстро прошел мимо окна. Протяжный, мелодичный гудок пассажирского пароходика прозвучал где-то далеко внизу на реке. Урча и громыхая кузовом, прошла грузовая машина, вместе с ней пронеслась мимо песня — звонкие девичьи голоса пели «Молодежную». Это дневную смену с «Красного металлиста» отвозили в заводской городок. «Стало быть, десятый час, — думает Мария, — а на улице темень такая, что хоть глаз выколи».

Тихо. Слышно, как в комнате громко тикает будильник. И беспричинная тревога Марии сливается воедино с этой настороженной тишиной.

Вот опять шаги, их слышно издалека, позвякивает железная подковка на каблуках идущего, ближе, еще ближе, и шаги затихли у дома. Когда Мария встала и набросила на голову косынку, раздался легкий стук, в дверь.

Марию Сергеевну срочно вызывали в ОСУ.

Когда Мария свернула с Первомайской улицы на Гвардейскую, где помещалось управление, на противоположном углу она увидела, как ей показалось, мужа — он курил, и папироса в непроницаемой тьме вспыхивала красным колючим огоньком. Шабров не курил, поэтому было мало вероятно, чтобы человек с папиросой был именно он. Кроме того, кто же, как не муж, мог вызвать ее в ОСУ?

Открыв дверь кабинета полковника Шаброва, Мария увидела незнакомого полковника, седого человека в очках. Он поднялся ей навстречу и, протянув руку, представился:

— Полковник Барыбин. — И добавил, разглядывая ее внимательным, участливым взглядом: — Садитесь, Мария Сергеевна.

Мария села в предложенное кресло. Полковник открыл папку, на которой Мария успела прочесть: «Дело начальника ОСУ полковника Шаброва П. М.».

— Вы, Мария Сергеевна, написали письмо в Городской комитет партии, — начал полковник. — Это письмо было направлено в парткомиссию политотдела окружного военного стройуправления. Комиссия поручила мне разобраться в этом деле.

Мария почувствовала, как краска горячей волной заливает ее лицо. Она думала, что, получив ее письмо, Роман Тимофеевич вызовет Шаброва, побеседует с ним, развенчает Вербова, поможет ей оторвать мужа от этого пошляка, внесшего разлад и беспокойство в их дружную, спаянную семью, а получилось… «Дело полковника Шаброва».

Точно прочитав ее мысли, полковник заметил:

— Вы не думайте, Мария Сергеевна, что мой приезд связан только с вашим письмом. Парткомиссия политотдела имела несколько сигналов партийной организации о неблагополучии в управлении, о доверчивости и самоуспокоенности начальника ОСУ.

— Я люблю мужа, — сказала Мария и, разглядывая пестрый узор косынки, как бы увидев его впервые, добавила: — Петр Михайлович — сильный человек, и не знаю… Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что у него хватит и силы и мужества…

— Мне думается, что мужества у полковника Шаброва хватит. Труднее… — начал было полковник и нерешительно замолчал. Но, почувствовав на себе пытливый и тревожный взгляд Марии, закончил: — Труднее будет ему правильно оценить ваш поступок.

— Я не только жена. Прежде всего я член партии. Наконец мое письмо не было направлено против мужа. Я боролась за человека, за отца моего ребенка, которого люблю и уважаю.

— Сумеет ли он понять?

— Сумеет! — уверенно ответила Мария. Но где-то в глубине ее сознания поднялось еще едва ощутимое, все растущее чувство тревоги.

Беседа с полковником Барыбиным была непродолжительной. У дверей кабинета, уже прощаясь, Мария спросила:

— Как вы думаете, товарищ полковник, что ждет мужа?

— Есть приказ начальника военно-строительного управления округа о снятии полковника Шаброва с должности начальника ОСУ. По партийной линии — не знаю. Думаю, что если партийная комиссия вынесет ему строгий выговор с занесением в личное дело, это будет не суровое решение.

Пока Мария спускалась по лестнице, пока шла длинным, пустынным двором, одна и та же мысль неотступно преследовала ее: «Как отнесется к ней муж? Сумеет ли он разобраться в тех искренних чувствах, которые руководили ею при написании письма? Как все это повлияет на их жизнь, сплотит ли еще крепче их дружную когда-то семью или…»

Вы читаете Под чужим именем
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×