предмета – казахский язык, русский язык, педагогику и вероучение. Мы не только запоминали заповеди ислама, но под руководством самого Магжана учились совершать богослужение – намаз… Учение шло бы совсем хорошо, если бы Магжан Жумабаев не изменил резко своего отношения ко мне.
Зная… что я сочиняю стихи, он однажды снисходительно разрешил мне почитать ему свои произведения.
…Послание и айтысы Магжан похвалил. Но, читая мои стихи об аульной бедноте, поморщился и совсем переменился в лице, когда я прочитал свои дорожные впечатления в пути от Жаман-Шубара до Омска, изложенные также в стихах…
– Одумайся, Сабит! Твои стихи направлены против правительства. Ты, наверное, забыл два золотых правила: «Молчание спасает от бед», «Будешь ходить спокойно – сытым будешь». Эти стихи сожги, а о любви пиши сколько хочешь. И пожалуйста, не спорь со мной. Еще надо подумать тебе об Алаш-Орде. В ней – будущее казахского народа. Если ты настоящий казах, вот чему посвящай свои стихи!
Перечить Магжану я не стал, зная, что разубедить его невозможно. Но в душе я уже начал понимать, что такое Алаш-Орда.
Магжан познакомил меня со своими стихами. Его лирические произведения мне очень понравились. Но стихи, воспевающие Колчака и Алаш-Орду, вызывали во мне молчаливый протест. И однажды я не мог сдержаться, слушая рифмованные похвалы казахам, решившим сражаться против советской власти в рядах армии Колчака.
– Если еще раз скажешь так, очутишься не на курсах, а в тюрьме. Понятно? – пригрозил мне Магжан.
И хотя я сделал вид, что раскаялся, но своих стихотворений он больше мне не показывал».[215]
Вторая встреча произошла через год, когда Колчак был уже разгромлен. В Петропавловске, в здании, известном под названием дома Романовых, открылись курсы учителей – русские и казахские. Преподавателей не хватало, и, наверное, потому, пишет С. Муканов, на курсах вскоре оказался Магжан Жумабаев. «Он скрывался от советской власти в своем ауле близ Петропавловска. Его пригласили уже устроившиеся в уездных организациях алаш-ординцы. Жумабаев не был в одиночестве. Среди преподавателей наших курсов оказалось еще несколько таких же буржуазных националистов.
– Как же так получается? – рассуждали мы между собой. – Нам снова приходится учиться у алашординцев. Как поведет себя теперь Магжан Жумабаев, еще вчера в своих произведениях ругавший советскую власть и восхвалявший Колчака и Алаш-Орду?
Решили мы поговорить об этом с уездными руководителями Соколовым и Гозаком…
– Сейчас у нас нет никакой другой возможности, – сказал Соколов. – Найти казахского интеллигента с высшим образованием, да к тому же сочувствующего советской власти, не так-то легко, друзья. Хочешь не хочешь, а пока надо использовать и Жумабаева и других. А вы, коммунисты, должны контролировать их работу, не допускать, чтобы они протаскивали враждебные, алаш-ординские идейки…
С первых же дней большинство курсантов заняли по отношению к Жумабаеву враждебную позицию, и только немногие оставались его поклонниками…
На одном из собраний партячейки был поставлен вопрос о деятельности… литературного кружка. Докладчик рассказывал, что на литературных вечерах со сцены читаются буржуазно-националистические произведения Байтурсунова, Дулатова, Жумабаева, поются песни на их слова. Оказалось, что Магжан Жумабаев не только помогал составлять программы этих вечеров, но и сам читал свои алаш-ординские стихи.
На собрании было решено, что все курсанты-коммунисты-партячейка к этому времени насчитывала больше двадцати человек – посетят очередной вечер-концерт…
После того, как пелись и читались стихи, на сцену вышел Магжан Жумабаев. Он читал свою новую поэму «Сказка». В ней прославлялись Кенесары Касымов и его сын Сыздык. Теперь уже ни у кого из коммунистов не оставалось сомнения, что Жумабаев прочно остался на своих идейных позициях.
На следующий день партячейка наших учительских курсов вынесла на своем собрании постановление, в котором обоснованно доказывалось, что Жумабаева невозможно дальше оставлять преподавателем. Уездный комитет партии согласился с нашими доводами, и поэт-националист был снят с работы.
В то время я был членом редколлегии стенной газеты. В том ее номере, который вышел после разоблачения Жумабаева, был помещен мой фельетон «Во сне». Прибегая к обычной в те годы и довольно наивной символике, я раскрывал в нем буржуазно-националистические взгляды и поступки Магжана Жумабаева.
Сейчас, спустя много лет, перечитывая этот фельетон, я убеждаюсь снова и снова в правильности выбранного мною пути. И хотя я в те годы был политически малограмотным человеком, я пошел по верной дороге, указанной мне советской властью и партией большевиков».[216]
Прошел еще год. Председатель Кокчетавского волостного ревкома Сабит Муканов, как он свидетельствует, принял участие в вооруженных стычках и даже расстрелял пленного, бывшего колчаковца («Мне впервые приходилось расстреливать и, должно быть, поэтому я не выполнил приказа моего командира – вместо одной выпустил в Кырчика две пули, хотя он свалился после первого выстрела»).[217] Однажды Муканов «случайно» увидел на страницах петропавловской газеты «Бостандык туы» («Знамя свободы») стихи Магжана Жумабаева.
«Я был очень удивлен тем, что Жумабаева печатают, – ведь, наверное, не один я знал, что собою представляет этот человек!..»
Товарищ по партии пояснил возмущенному Сабиту:
«Что ж, бывает и хуже. Ты же знаешь, как три вождя Алаш-Орды: Букейханов, Байтурсунов и Дулатов – боролись в рядах армии Колчака против советской власти. Не знаю, где Букейханов и Дулатов, но Байтурсунов сейчас народный комиссар просвещения Казахской республики. Говорят, он член РКП (б).
– Куда же все смотрят?! – возмущаюсь я. – Их расстрелять всех надо!
– Нельзя, дорогой! Прямых улик нет…».[218]
Разительные перемены произошли в джигите за какие-то три года советской власти: уже готов был поставить к стенке своего бывшего учителя и еще двух литераторов. А ведь сам поэт…
И, наконец, еще одна встреча, описанная в главе «По ленинскому пути», с подзаголовком «Рождение нового».
Что же за новое зарождалось на казахской земле в начале двадцатых годов? Судя по воспоминаниям Муканова, – жестокая идеологическая борьба в литературе. Впрочем, для страны это явление было отнюдь не новым: с большевиками пришла в культуру свирепая классовая бойня, питаемая известным принципом: «А тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас».
Молодой Сабит Муканов снова в Петропавловске, куда его послали учиться в совпартшколу. Вместе с начальником местной милиции Мукатаем Жанибековым по кличке Угар и тремя другими коммунистами он входит в «мусульманскую» партячейку при киргизско-татарском клубе. Предоставим слово автору мемуаров:
«Вскоре Киртатклуб стал настоящей ареной идеологической борьбы. Буржуазные националисты, алашординцы не сидели сложа руки и старались осуществлять свое влияние через литературные вечера и концерты. На одном из таких литературных вечеров известный алашординец поэт Магжан Жумабаев прочитал свои новые стихи: там было и произведение в паназиатском духе – «Пророк», и в пантюркистском – «Брату!», и националистические стихи «Пожелтевшая степь». Среди слушателей Магжана преобладали нэпманы.
Мы обсудили этот случай на собрании ячейки. Кто-то сказал:
– Запретить Жумабаеву выступать со своими стихами нетрудно, а чем заменить? Есть ли у нас хорошие стихи на советские темы?
Я назвал несколько фамилий молодых поэтов, начавших писать в большевистском духе.
– В таком случае сделаем вот так, – предложил Угар. – Как я слышал, этот Жумабаев собирается на днях устроить еще один вечер. Нам нужно заранее подготовить своих поэтов и на этом вечере организовать ил выступление. А выступление Жумабаева я предлагаю сорвать.
– Но если он захочет читать стихи? – спросил кто-то.
