старательно семенит позади всей группы в Оружейной палате Кремля, и нарочно замедляю шаг, чтобы ему было полегче идти. Но ему не легче. Он так же тяжело дышит и вытирает лоб широким носовым платком.
А когда мы сидим в автобусе и все оживленно обсуждают кремлевские богатства, Асикайнен молчит, пристально глядя в окно. То ли он увидел что-то, то ли задумался. Я смотрю на улицу. Нет, ничего особенного: дома, дома… Наверное, Асикайнен думает.
Подъезжаем к гостинице. Туристы выходят из автобуса, а я задерживаюсь с шофером. Когда я выхожу, все уже в гостинице. Только у двери маячат две фигуры. В маленькой толстой я сразу узнаю Орава, а в длинной и худой — ее сестру. Орава взволнована. Она стискивает полные руки в кулачки и смотрит на меня виновато-просительно:
— Нэйти… простите, Асья! Видите ли, у меня к вам такое дело… Я нездорова. Я хотела бы показаться врачу. Я и моя сестра.
Орава решительно взмахивает подбородком в сторону своей сестры, а та смущенно улыбается: да, ей тоже надо к врачу.
По раскрасневшемуся лицу Орава я вижу, что она действительно нездорова.
— У вас температура? Простудились?
— Нет, я не простудилась. И температуры нет.
— Мне кажется, у вас жар.
Орава снимает перчатку и обмахивает лицо рукой.
— Это?.. Нет, это не жар. Это от впечатлений. Но к врачу мне действительно нужно. И сестре тоже.
Сестра кивает и улыбается.
— Ну конечно, мы покажем вас врачу. Можете не беспокоиться. В самое ближайшее время.
Орава сияет.
— Спасибо. Мы вам так признательны.
Когда все отправляются на обед, я захожу в бюро обслуживания. Мне надо договориться с ближайшей поликлиникой о приеме сестер Орава. Пока я сижу в кресле в ожидании телефонного звонка, ко мне подходит одна из моих туристок, тоненькая, высохшая, деликатная старушка. Она доброжелательно кивает мне коконом белоснежных волос.
— Я не оторву нашего гида от дел?
— Нет, нет, пожалуйста.
— Я хотела попросить нашего любезного гида относительно врача. Я хотела бы показаться доктору.
— Вы нездоровы?
— Нет, нет, не беспокойтесь. Сейчас я чувствую себя хорошо, но я немного прихворнула перед отъездом в Советский Союз и хотела бы проконсультироваться с врачом.
Я обещаю старушке консультацию врача, и она уходит довольная, кивнув мне коконом.
…После обеда, когда я заказываю меню на другой день, ко мне приближается и в отдалении ждет окончания моего разговора с метрдотелем высокий сухопарый мужчина, фамилии которого я не знаю. Он начинает прямо, без обиняков, и просит уже не просто за себя, а за целую группу мужчин: им нужен врач. Они все нездоровы, «так или иначе нездоровы», — говорит он, и я не понимаю, что это значит, но, не расспрашивая, обещаю свести их к врачу.
Потом я иду к Аарне. Я растерянна, и, вероятно, это видно по моему лицу, потому что, взглянув на меня, Аарне спрашивает:
— Что-нибудь случилось, Асья?
— Нет, ничего не случилось. Но группа… Какая группа мне досталась! Все больны!..
— Кто болен? У нас в группе никто не болен, кроме Асикайнена. — Аарне пожимает плечами, достает из внутреннего кармана список группы, поднимает указательный палец вверх — Минутошку! — Он изучает список, потом смотрит на меня — Нет, у нас все здоровы!
— Как же здоровы, когда ко мне целый день подходят люди и просят показать их врачу!
— Врачу?..
Аарне смеется.
— Ошшень харашо!
— Что хорошо?
— Хорошо, что они идут к врачу. Это здоровое любопытство. Я рассказал им по дороге из Кремля, что в Советском Союзе бесплатная медицинская помощь. Для них врач — это целое событие. Узнав же, что здесь доктора лечат бесплатно, они решили проверить, так ли это.
…Аарне был не совсем прав. Не одно только любопытство привело моих туристов к врачу: многие из них были действительно нездоровы. Высокий, сухопарый мужчина плохо слышал. Он сказал, что болен уже около десяти лет, но ни разу не был у врача.
— Мы направим вас в специальную клинику для исследований, — сказала молодая докторша, которая вела прием.
— А это не будет мне много стоить? — спросил мужчина.
— Нет, это ничего не стоит, — успокоила его докторша, и мужчина шепотом передавал потом в коридоре ее слова своим товарищам.
— Она сказала, что мне это ничего не будет стоить, — говорил он.
— Не только тебе. Это всем ничего не стоит. Такие уж здесь порядки! — отвечали туристы. И я чувствовала, что наши порядки им нравятся.
Ночью кто-то стучит в мою дверь. Я вскакиваю и выглядываю в коридор. Дежурная по этажу взволнованно смотрит на меня:
— Ваш турист заболел. Ему очень плохо. Его номер сто двадцать один.
Натягивая халат, я мучительно вспоминаю, кто же живет в номере сто двадцать один. Женщины все размещены в четных номерах. Сто двадцать первый — одиночный номер. Одиночные номера у нас имеют Аарне, худой глуховатый мужчина и Асикайнен. Конечно, это Асикайнен.
Сую ноги в домашние туфли и бегу по коридору. Двери все одинаковые. Номер сто пятнадцать… сто семнадцать… сто двадцать один. Открываю дверь.
У постели горит ночник. Комната слабо освещена, и на потолке колышутся длинные, вытянутые тени. Люди склонились над кроватью.
На кровати тяжело и прерывисто дышит Асикайнен. У него на лбу — капли пота. Руки большие и неестественно бледные, бессознательно теребят простыню. Человек в халате, со стриженым затылком, поворачивается ко мне. Аарне. Он кивает мне головой и спрашивает:
— Врача можно вызвать?
— Врача! Конечно, врача! — Что же это я стою и ничего не делаю! Выхожу в коридор. Бегом — к телефону. Говорю шепотом: — Врача пришлите. Пожалуйста. В гостиницу.
Мне отвечает голос, спокойный и холодный:
— Говорите громче. Ничего не слышу.
Действительно, что это я говорю шепотом?
— Возраст больного?.. Симптомы заболевания?
Что это они выспрашивают, когда надо ехать! Скорей! Не теряя ни минуты!
— Вы приезжайте. Все узнаете. Приезжайте скорее.
Где-то женщина с холодным голосом кладет трубку на рычаг. Скоро приедут.
Я возвращаюсь в сто двадцать первый номер. Горничная стоит неподвижно у ног больного, сложив руки на животе. Аарне наклонился к Асикайнену. Прерывистое, тяжелое дыхание. Мне страшно. «Под вашу ответственность», — говорил управляющий. А что я могу сделать, если он дышит так тяжело! Что я могу сделать?!
На цыпочках я подхожу к постели.
— Может, мокрое полотенце на голову? А?
Аарне смотрит на меня, потом улыбается. Улыбается чуть-чуть.
