знали друг о друге. Потом Испания… Но недаром говорится: гора с горой не сходится…
Помнится, Максимов приехал из Испании прямо на Север. И после многих дней строгой, деловой, затворнической жизни на корабле вырвался наконец в Дом флота.
На втором этаже, в буфете, Максимов устроился за свободным столом. Попросил официантку, худенькую девушку с таинственной улыбкой, принести графинчик водки и что-нибудь поесть, по ее выбору. Она оценивающим взглядом скользнула по его нашивкам и ушла.
За соседним столом сидела пара: лейтенант, должно быть только начинавший службу на флоте, и молодая кругленькая женщина. Максимов прислушивался то к веселым голосам, то к взрывам смеха и чувствовал себя одиноким.
Официантка вернулась, поставила перед ним тарелку с мясом, картошкой и вежливо сказала:
— Пейте и кушайте на здоровье!
— Спасибо.
Он засиделся в буфете. На корабль возвращаться не хотелось. Будь у него здесь друзья, остался бы ночевать в городе. Но ведь ни одного знакомого еще не было.
Посмотрел на часы. Есть время! Скользнул взглядом по головам сидящих за столиками и поразился, увидев кряжистого рыжеволосого моряка с узкими прорезями глаз. «Эврика! Да ведь это Петька Зайцев!» О Петькиных глазах всегда спорили: никто толком не знал, какого они цвета: он постоянно прятал их в густых рыжих ресницах.
Максимова даже в пот бросило от неожиданности. Не оставалось сомнений: конечно Петька Зайцев, галичанин, друг юности!
Зайцев не сразу узнал товарища, его глаза широко открылись.
— Мишка! Ты?! Какими судьбами в наших неуютных краях?
Приятели обнялись.
Зайцев потрогал бороду Максимова и засмеялся.
— Ишь, замаскировался! Лавры адмирала Макарова не дают покоя?
— Ну что ты! У него была бородища, а у меня так, одно недоразумение.
Зайцев усадил друга за свой столик. Наполнил стопки, торжественно провозгласил:
— За нашу встречу! — И выпил первый.
— Слушай, друг сердечный! Где же тебя носила нелегкая? Кого ни спрошу — никто не знает. В Галич писал. Отвечают: два года не показывался. Таинственное исчезновение! Где же ты бродяжничал, нечистая сила?
— Спроси, где я не бродяжничал. А вообще-то, был в спецкомандировке.
Зайцев уважительно посмотрел на три золотые нашивки на рукаве и, не скрывая восхищения, спросил:
— Уж не в Испании ли?
Максимов неохотно кивнул.
— Какими судьбами туда занесло?
— Послал рапорт наркому… Понимаешь, хотелось проверить себя. Что я могу, на что способен. А то ведь жизнь пройдет, будешь носить военную форму, а пороху и не понюхаешь.
— Верно, старик, здорово тебе повезло! Капитан третьего ранга! Наверное, и орден заслужил?
Максимову не хотелось в ресторане продолжать этот разговор. И неудобно остановить друга. Чего доброго, подумает, зазнался, обидится. Он достал из внутреннего кармана тужурки коробочку. Зайцев бережно взял в руки сверкающий орден Красного Знамени, положил на ладонь и долго им любовался. Потом поднялся с рюмкой в руке:
— За земляка, героя Испании, пью до дна!
— Теперь давай о тебе… Как живешь, где служишь?
Зайцев собрал лоб в морщины.
— Все могло сложиться много лучше. Уже тому, что я здесь, на Севере, нечего завидовать.
— По-моему, Север неплохая школа для моряка.
— Не школа — сама Академия наук! — с иронией произнес Петр. — Всегда штормяга. На что мой командир бригады крепкий мужик, и тот, вроде адмирала Нельсона, в ведро травит. Впрочем, старик, ты, может быть, и без ведра обойдешься. Как-никак испанская закалка!
— Какая там закалка! — рассмеялся Максимов. — В Средиземном море теплынь и спокойствие.
— В таком случае — предупреждаю, трудновато будет привыкать к нашенским краям. Я сегодня утром с моря… Спецучение проводили. Морозец и бешеный ветрище… В полушубке и то все тело коченеет… Вот так-то, старина! Это тебе не Испания. Давай еще по одной за нашу холодную купель!
Максимов отодвинул рюмку.
— Нет, с меня хватит.
— Эх ты, Аника-воин! На Севере так вести себя не полагается. У нас, брат, интеллигентность не в почете. Северяне народ простой, грубый, зато дружить умеют по-настоящему… Ты куда назначен?
— Старпомом на эсминец к капитану второго ранга Воркову.
— Фирма солидная. Командир корабля — мировой мужик! — уважительно сказал Зайцев и, заметив, что Максимов то и дело смотрит на часы, спросил: — Торопишься? Разве у тебя нет на берегу пристанища?
— Мое пристанище в каюте. Одинокому человеку берег ни к чему.
— В таком случае у меня заночуешь. Мой терем-теремок к твоим услугам.
Максимов согласился.
В комнате у Зайцева было тепло, уютно. Максимов приятно удивился, не обнаружив следов обычного холостяцкого беспорядка. На окнах тюлевые занавески, в вазах цветы; Максимов потрогал: бумажные, а сделаны что надо… Не верилось, что здесь живет одинокий моряк, которому недосуг заниматься домашним хозяйством.
— Кто же обслуживает твой терем-теремок? — поинтересовался Максимов, усаживаясь на тахте, покрытой цветистым простеньким ковром.
Зайцев хитровато сощурился и поднял свои большие ладони.
— А я думал, у тебя уборщица.
— Уборщица не уборщица, а без женских рук никуда…
— Жена?
— Север женам противопоказан.
— Это почему же?
— Не знаю. Спроси их. Только факт налицо: не очень-то рвутся в наши края.
Зайцев надел пижаму и принял совсем домашний вид.
— Чаю хочешь?
— Стоит ли возиться?
— Возиться не нужно. У меня постоянная готовность.
И действительно, на столе появились термос с кипятком, чашки и хрустальная вазочка с клюквенным экстрактом.
— Пойми, иначе нельзя. — Зайцев тоже сел на тахту. — Никто о тебе не позаботится. Жена есть, да руки до нее не дотянутся. А дамы сердца! На них совсем плохая надежда.
Максимов удивился.
— Так ты, значит, в самом деле женат?!
— Второй год в законном браке. А что толку! Супруга не признает наше Заполярье. Видишь ли, ей необходима культура, а здесь, по ее понятиям, только с белыми медведями за лапу можно здороваться. Все ясно. В Москве мамочка, квартира, веселая жизнь. У нас скукота. И получается: я прозябаю в одиночестве, а она поплевывает с колокольни Ивана Великого, — сердито проговорил Зайцев и принялся разливать чай.
Максимов сидел молча и сочувствовал другу.
— А ты как, все еще не женился? — Зайцев смотрел вопросительно.
— Пока на холостом ходу.
— Почему же?
