всех похоронили так давно, что могилы заросли, и никто не ухаживал за ними, потому что, если бы ухаживал, были бы цветы, а не трава.
Последнюю строчку Тоня помнила и так, можно было не читать ее. «Впрочем, это не впервой», – произнесла она вслух. Здесь все было понятно. Люди умирали и раньше, и их могилы зарастали травой, и имена забывались, и это то самое, чем пытается утешить себя человек за столом. Он усмехается, но его усмешка грустная, потому что у него все умерли. Все.
Тоня оторвала взгляд от листочка и перевела его на окно. За ним была чернота, и под влиянием только что прочитанного и осознанного Тоня встала, посмотрела в черноту и медленно задернула занавески. В комнате стало уютнее, но впечатление от стихотворения не проходило. Первый раз в жизни какие-то шесть строчек так повлияли на нее: ей хотелось повторять их снова и снова, но в то же время ее охватывала боль за человека, который остался совершенно один летним вечером. Она сейчас словно была тем самым человеком… Тоня вспомнила бабушку, умершую три года назад, опустилась на диван и внезапно расплакалась.
Ольга Сергеевна ждала приезда сына с внуками. Она пожарила мясо, приготовила салат, сварила целую бадью супа, хотя никто, кроме Савелия, его не ел. Но, вздумай она оставить сына без борща (сама она терпеть его не могла!), он пришел бы в плохое настроение. Уж Ольга-то Сергеевна его знала! А сердить сына ей вовсе не хотелось.
После ужина, когда довольные наевшиеся внуки ушли к себе в мансарду, чмокнув бабушку перед сном, она взяла в руки вязание.
– А ты что, мать, никак вязать научилась? – усмехнулся Савелий, пивший чай за столом.
Ольга Сергеевна хотела съязвить в ответ, но вовремя остановилась.
– Да как-то само получилось, – ответила она, поглядывая на сына. – Глядишь, Лизу обвязывать начну. Сейчас, между прочим, очень даже престижно – ручная работа.
– Угу, хэндмейд.
Савелий с присвистом допил последний глоток и отставил чашку в сторону.
– Вымоешь, ладно?
Ольга Сергеевна даже не кивнула в ответ. Она знала, что ее согласия не требовалось, да Савелий его и не ждал.
– Как тут вообще народ поживает, а? – поинтересовался сын спустя пять минут.
– Да так, потихоньку, – ответила Ольга Сергеевна. – Я тут с соседями познакомилась, которые дом напротив купили.
Савелий Орлов пристально взглянул на мать, но та была увлечена вязанием.
– Еще, знаешь, поругаться немного пришлось, – добавила Ольга Сергеевна. – Другие соседи, которые рядом с ними, вздумали детей своих на наш участок запускать. Те носились как угорелые, ветку смородины сломали.
Она ждала реплики сына, но Савелий молчал.
– Пошла я к их бабушке, – продолжала Ольга Сергеевна, – а она мне: «Знать ничего не знаю». И хихикает. Противная такая старуха, честно тебе скажу. Я ей про ветку смородины, а она в ответ: «Вы злитесь, потому что ничего у вас с почтальоновым домом не получилось». Нет, ты представляешь? Я ей про Фому, а она мне про Ерему. При чем здесь вообще соседский дом, если ее внуки через наш забор перелезают, а?
Савелий встал и прошелся по комнате. Ольга Сергеевна продолжала вязать.
– Значит, с домом у нас ничего не получилось… – недобро протянул Савелий. – Здорово. Просто здорово! Ты, что ли, мать языком растрепала?
Ольга Сергеевна подняла на него глаза. Сын стоял напротив, набычившись, опираясь ладонями о стол. «Точно, на быка похож», – машинально отметила она, не отводя взгляда.
– Ты, Севка, во-первых, думай, что говоришь, – сухо осадила она сына. – «Растрепала»… К Лизке своей так можешь обращаться, а мне подобных слов не говори. Во-вторых, я здесь ни с кем не разговаривала. И без меня все соседи знают, что ты дом хотел купить, да его перекупили. Посмеиваются, конечно. Только тебе-то что? Почему ты так злишься? Подумаешь, дом не купил… Ну так купили этот, и слава богу.
Про «слава богу» она, конечно, слукавила, и вранье ее лежало на поверхности: сын прекрасно знал, что мать ненавидит и деревню, и их обустроенный дом. Но он не обратил на ее последние слова внимания. Как она и думала, его интересовало только одно.
– Значит, смеются… – забормотал он, злобно косясь в окно. – Понятно, кто тут языком чешет. Новые хозяева, значит, радуются… Посмотрим, сколько вы радоваться будете!
Он вышел из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь. Ольга Сергеевна с облегчением отложила вязание, которое ненавидела почти так же сильно, как и дом.
В субботу Виктор отправился «наносить визиты» к состоятельным соседям, а Тоня осталась дома. Она чувствовала себя плохо, причем без внешней причины. Походив бесцельно по комнатам, она решила зайти к бабушке Степаниде – попросить у нее рецепт печенья, да и просто пообщаться, узнать, как дела. Ей нравилась словоохотливая старушка, нравился ее старый, чистенький домик, и она всегда старалась узнавать, не нужно ли чего бабушке Степаниде в Москве. Но та лишь благодарила и объясняла, что если ей что и нужно, то всегда может Женька съездить, Тоню ей беспокоить не хочется.
Тоня захватила коробку конфет, которые, как она знала, Степанида очень любила, натянула высокие сапоги и закрыла за собой дверь. Вообще-то можно было и не запирать, сейчас, в такую непогоду, в деревне оставались только местные, и те сидели по своим избушкам, но Виктор много раз объяснял ей, насколько неразумно оставлять дом открытым даже на короткое время. Хотя, между прочим, они все никак не могли сменить старые замки на новые и пользовались ключами, которые Виктору дал… Тоня остановилась посреди сада и обернулась, чтобы посмотреть на дверь. Почему-то ей и в голову не приходило спросить, кто же дал Виктору ключи, если о продаже дома он узнал от случайного знакомого. Хотя, возможно, хозяин дома просто отдал их в агентство? Интересно, как все обычно делается?
Обдумывая это, Тоня сама не заметила, как дошла до калитки. Охотник Женька, пока жил у бабы Степаниды, принес много пользы: починил забор, кое-что подправил в доме, недавно что-то сделал с калиткой, и она перестала скрипеть, хоть и выглядела так, словно может развалиться в любую минуту. Тоня постучала у окошка, дождалась, пока из-за занавесок покажется улыбающееся морщинистое лицо Степаниды, и прошла во двор.
– А, Тоня пришла! – вышла на крыльцо, кутаясь в платок, старушка. – Чай, опять принесла чего, а? Говорила же тебе – не таскай, своего девать некуда!
– Сама же и съем, – рассмеялась Тоня. – Степанида Семеновна, я к вам за рецептом.
– Проходи, проходи. Я одна, Женька, хоть и непогода вон какая, в райцентр отправился, разрешение какое-то получать, так что мне гости в удовольствие. Ну, рассказывай, как ты живешь-поживаешь? Что без супруга сегодня?
– Супруг с визитами по соседям ходит, – отозвалась Тоня, снимая куртку.
В комнате было сильно натоплено (Степанида любила тепло), и ей сразу стало жарко.
– Садись, Тоня, я тебя чайком напою. Ну что, обжилась ты наконец? Про Витьку-то не спрашиваю, он этим домом болеет просто, а вот ты человек непривычный…
– Да ведь мы мало еще тут прожили, – уклончиво ответила Тоня. – Вроде бы привыкаю.
– Ну хорошо, хорошо, – покивала головой Степанида. – А то я, понимаешь, вроде как ответственность свою чувствую.
– Почему?
– Так а кто ж вам дом-то продал?
– Кто?
– Да я же и продала!
– Как вы? – поразилась Тоня. – Степанида Семеновна, да вы что?
– Ба! А ты разве не знала? Что же тебе Витька-то не сказал? Хотя, по правде, я сама его просила языком особо не чесать.
– Подождите, подождите… Так это ваш дом, получается, раз вы его продали?
– Нет, голубонька, не мой. Меня хозяйка попросила, а я все и сделала, и она мне, как полагается, денежку выплатила. Очень довольна была, что так быстро покупатель нашелся.
